Форум » Уайтхолл » "По милости монарха и Фортуны" » Ответить
"По милости монарха и Фортуны"
Джеймс Стюарт: 3 мая 1665 года, утро. Королевский кабинет в Уайтхолле.
Ответов - 53, стр:
1 2 3 All
Джеймс Стюарт: Возвращение из Портсмута на этот раз стало для герцога Йоркского на удивление непростым. Королевству накануне войны требовался обновленный флот, но у королевства не было денег. Это противоречие порождало закономерный вопрос: каким образом Англия станет защищать свои границы от голландцев и прочих иностранцев - здесь истинному англичанину следовало поморщить нос, что и сделал принц, наполовину шотландец, наполовину француз, - если границы эти пролегали по морю. Впрочем, этот вопрос был риторическим. Покойный король пытался дать на него ответ, закладывая верфи, ремонтируя старые суда и заказывая новые, однако война с собственными подданными помешала его сделать Альбион полноправным соперником его туманной соседки, несмотря на небольшую болотистую территорию, уже почти век диктовавшую условия на море. И все-таки герцог Йоркский был полон решимости и упрямого оптимизма касательно грядущей кампании. Если цареубийца и узурпатор Кромвель одолел голландцев, то отчего же король Божьей милостью не сделает того же? Особенно если королю помогает его брат и верховный адмирал, вкладывавший в грядущее предприятие все свои силы. Более полутора месяцев Джеймс провел, инспектируя корабли и их экипажи, самолично проверяя боеготовность орудий и качество снастей, не говоря уже о запасах воды и провизии. Многим не поздоровилось, особенно поставщикам, но, увы, далеко не все трудности решались выволочками и увольнениями. Все мысли герцога были посвящены флоту и способам добыть для него денег. Он думал об этом постоянно, даже в объятиях какой-нибудь случайной красотки, призванной скрасить его досуг. Что говорить о том, что, проходя по извилистым коридорам Уайтхолла, Джеймс видел перед собой паруса и такелаж, а не галуны и пышные прически придворных. Он уже заготовил речь, которая должна была поразить, устрашить и восхитить брата-короля, и про себя повторял ее, нетерпеливо сжимая эфес шпаги, пока секретарь докладывал Карлу о прибытии герцога Йоркского.
Карл II: По мнению многих приближенных Его Величества, основополагающей чертой характера Карла была лень. Спорить с этим было трудно, если бы король был хоть вполовину так пылок, как его многоуважаемая матушка, война с голландцами могла бы начаться еще в прошлом году. Карл старался до последнего оставаться в рамках мирных договоренностей, поскольку успел познать войну, так сказать, изнутри, причем в самом нелицеприятном проявлении - будучи солдатом разгромленной армии и жалким беглецом. Однако бряцание оружием было делом не только политическим, но и коммерческим, а это заставляло Карла то и дело задумываться о состоянии государственной казны. Нельзя было оспаривать тот факт, что помазанник Божий дорого обходился старой доброй Англии, пусть даже бремя расходов она несла вкупе с Шотландией и Ирландией. Король, которому во время оно подавали к столу оловянные приборы, так и не научился бережливости, однако понимал, какие печальные последствия может иметь дефицит в несколько миллионов. И самым скорым способом пополнить казну была именно война, да еще и война с главным соперником в морской торговле... Сэр Чарльз Беркли умел, как никто иной, разъяснить Его Величеству все выгоды от решительных действий, и именно в его обществе Карл засиделся до часа, который неловко было назвать ни поздней ночью, ни ранним утром. Визит к мисс Стюарт пришлось отменить, однако Карл не забыл послать записку с извинениями и обещанием навестить возлюбленную завтра, то есть уже сегодня. Одному из дежурящих при королевской опочивальне джентльменов для передачи Фрэнсис была доверена записка и корзинка с сонным щенком, родительница которого с визгом и неистовым тявканием пыталась цапнуть за икру то Беркли, то королевского посланца, благоразумно щадя в своем гневе лишь хозяина. Хотя Карл проспал едва ли четыре часа, поутру он, как всегда, был до обидного свеж и энергичен. Толком не позавтракав, он взялся разбирать присланные Гайдом бумаги. Появление Йорка пришлось как нельзя кстати, в тот самый момент, когда чувство долга в душе короля схлестнулось с его природной беззаботностью, уверявшей, что во всем можно положиться на бдительность лорда-канцлера. - Джейми, - Карл вышел из-за стола навстречу брату, раскрывая объятия, - рад тебя видеть. Похоже, ты еще не был дома и отправился прямиком ко мне - что, все настолько плохо?
Джеймс Стюарт: Хотя секретарь монарха покинул кабинет, оставляя родственников наедине, Джеймс отвесил брату поклон и только потом устремился в его радушные объятия. Любовь любовью, но Карл оставался королем и повелителем, а герцога Йоркского с младенческих лет приучили с благоговением относиться к помазанникам Божьим. - Вашему величеству не следует быть столь пессимистичным. Казна вечно пуста, иначе ведь быть и не может, - прямодушно заметил Джеймс, - но неужели добрый король Чарли не изыщет средств, чтобы его верные солдаты и матросы нанесли сокрушительный удар всем врагам и хулителям леопарда?
Карл II: "Изыскать средства" - это фраза давно действовала на короля примерно так же, как церковная латынь на черта. Если в Кёльне можно было заложить столовое серебро и белье, чтобы иметь представительский вид, то сейчас дело обстояло куда сложнее. Скипетр и корону к ростовщику не снесешь. Как там говаривал Ричард Львиное Сердце? Готов заложить Лондон?... - Конечно, боевой дух прежде всего, - кивнул Карл, придвигая брату кресло, - присаживайся, Джейми. Гайд как раз вчера подал мне докладную записку по этому вопросу, и я ее старательно изучил... - король продемонстрировал Йорку несколько листков, закапанных свечным воском. Вы согласны с сэром Эдвардом только в том смысле, что каждый пенни на счету, да я и сам хорошо это знаю. Еще он пишет, что в Портсмуте царит нищета и ведутся мятежные речи. Я не думаю, чтобы они долетали до ушей наследника престола, но все же, Джейми - что там происходит на самом деле?
Джеймс Стюарт: Вместо того, чтобы радостно и без малейших колебаний согласиться выделить на нужды флота кругленькую сумму, отложенную, несмотря на вечный дефицит, в подарок очередной своей пассии, Карл затронул очень щекотливую тему. - Вашему величеству должно быть известно, как мало народ смыслит в делах управления, - поморщил свой длинный нос герцог Йоркский. - Стоит одному говоруну кинуть семя сомнений в неспокойную почву, как оно немедленно прорастет уродливыми побегами. Тебе ли не знать. Намек был слишком очевидным, чтобы король не понял, каких именно говорунов имеет в виду его брат. Парламент и заседавшие в нем рьяные противники Стюартов успели причинить августейшему семейству множество несчастий и продолжали всячески препятствовать управлять государственным кораблем даже после Реставрации, когда Англия вернулась к прежним порядкам, а цареубийцы понесли заслуженную кару. - Ты же знаешь, как такое происходит. Эти предатели, - наедине с близкими принц не стеснялся в выражениях, - эти подлецы берут от голландцев деньги, памфлеты и начинают настраивать народ против тебя. И все для того, чтобы сохранить свои кошельки. Крепкое боцманское ругательство готово было сорваться с губ будущего носителя трех корон, но в последний момент Джеймс сдержал праведное негодование. Его уверенность в том, что самые отъявленные неприятели Карла, к досадному сожалению, еще не вздернутые на Тайберне, берут взятки от голландских банкиров и купцов, была непоколебимой, несмотря на отсутствие прямых доказательств. Еще в детстве, находясь подле отца в Оксфорде, он слышал, будто круглоголовые сражаются на деньги из Амстердама, и с тех пор вторая родина сестры Марии вызывала у герцога одни лишь подозрения. - Говорят, будто жителям Портсмута не платят на постой, но это неправда, - с упрямством в голосе заметил Джеймс. - Это все происки твоих врагов, Чарли, помяни мое слово.
Карл II: Карлу было отрадно слышать, что брат находит других виновников происходящего, кроме него самого и бестолковых управленцев, однако было бы опрометчиво целиком и полностью возлагать ответственность за происходящее на коварных голландцев. Хотя в официальный список врагов короны следовало внести не только их... - Нового морского кредита не будет, Джейми, - пока Йорк делился своими опасениями, король успел ловко, почти не глядя,сложить бумажного голубка из доклада Кларендона, а теперь так же отвлеченно разглаживал смятый лист. - Посмотрим правде в глаза. Ты можешь судить о состоянии оснастки, ты видел, кого набирают на службу... Полагаю, если пустить по Темзе прачкину лохань, она будет выглядить солиднее твоего адмиральского флагмана. Тебе не кажется, что имеет смысл остановиться, пока мы в этом не увязли?
Джеймс Стюарт: Слова короля уязвили, даже оскорбили того, кто с детских лет носил звание адмирала, сперва номинально, а после со всей присущей ему истовостью исполняя собственные обязанности. Отступиться, сейчас, когда, как был уверен Джеймс, оставалось лишь взбодрить патриотический дух солдат и матросов царственным профилем на звонкой монете, - подобная мысль была сродни малодушию. Только уважение, питаемое к увенчанному в Вестминстере брату, не позволяло назвать его предложение трусостью. - Тешу себя надеждой, что ваше величество изволили изящно пошутить. Голос герцога Йоркского была натянут, как тетива лука, готового выпустить стрелу. В данном случае, наконечник ее был бы смазан всем негодованием, на какое только был способен Джеймс. Его руки сами с собой сжались в кулаки, не позволяя вырваться наружу словам, которые иного смертного привели бы если не на эшафот, то в ссылку, по крайней мере, в пропитанные жарой и малярией колонии.
Карл II: - Уверяем ваше высочество, что мы никогда бы не избрали предметом шуток морскую мощь собственного государства, - в тон ему отозвался Карл. - Вчера Беркли целый вечер рассказывал мне о выгодах войны, а Даунинг пишет, что куда выгоднее будет мир... Я не хочу сказать, что доверяю мнению Гайда больше, чем твоим впечатлениям, вовсе нет, Джейми. Но истина где-то посередине, между уверенностью в том, что мы разобьем голландцев в первом же бою, и страхом сокрушительного поражения. Сейчас мы не можем позволить себе азартных игр с Господом. Я предлагаю отсрочить начало военных действий, а пока заключить перемирие с Голландией. Еще час назад Карлу казалось очевидным, что пора англискому флоту выходить в открытое море, но сейчас, глядя в глаза брата, он внезапно понял - это станет большой ошибкой. Чаша весов, на которой были все "против", медленно, но неуклонно опустилась.
Джеймс Стюарт: Упоминание имени все более раздражавшего его тестя стало последней каплей в и без того неглубокой чаше терпения Джеймса. - Да что твой Даунинг знает?! - взорвался принц. - Протирает штаны на банкетах, расшаркивается перед этими мерзкими бюргерами. Они убили нашего отца, а теперь хотят убить тебя и твое королевство, Чарли, как ты не понимаешь! Герцог вскочил на ноги и заметался по монаршему кабинету, наподобие раненого зверя. При этом шпага его позвякивала, ударяясь изукрашенными ножнами о мебель, а рыжеватые локоны разметались по плечам, делая разгневанного наследника похожим на чуть уставшую Медузу Горгону. - Твой Даунинг подкуплен! Штаты ему заплатили! Они нас боятся, боятся, потому-то и стараются всем внушить, будто наш флот - это сборище дырявых корыт.
Карл II: - Вороны тоже боятся пугала, пока не убеждаются в том, что оно не может причинить им вреда, - Карл откинулся на спинку кресла, наблюдая за братом. - Издалека мы выглядим достаточно грозно, но что будет, когда мы дадим взглянуть на себя вблизи? Каждый, кто желал склонить короля на свою сторону, неизменно считал своим долгом вспомнить печальную судьбу его венценосного родителя, и это казалось Карлу кощунственным. Джеймс, как никто иной, должен был понимать, что тревожить прах отца без достаточно на то уважительной причины не следует, а нынешнее положение в стране было не таким уж плачевным, чтобы сравнивать его с теми злосчастными временами.
Джеймс Стюарт: Джеймс придерживался иного мнения. Память отца, он был свято убежден, следовало почитать в каждом мановении скипетра, дабы доказать всем и вся, что кровь король-мученик пролил не из-за своего тиранического упрямства, а руководствуясь высокими идеями, которые его наследники продолжают воплощать в жизнь с должным рвением и усердием. Узнать же, что оных качеств Карлу, второму королю этого имени, неожиданно стало не хватать, было для его брата крайне неприятным сюрпризом. - Если ты отступишься, то, будь уверен, королевский штандарт сделается этим самым пугалом. Никто не станет нас уважать. Никто! Ни одна утлая рыбачья лодчонка, будь она французская или датская или голландская, не сочтет нужным отдавать честь даже твоему флагману! Побелевшие губы принца дрожали. Он слишком много сил вложил в предстоящую кампанию, чтобы с легким сердцем смириться благоразумным нежеланием брата ввязываться в предприятие, ввиду наличия у противника маневренных судов и плеяды прославленных флотоводцев во главе с великим Рюйтером, способным иссушить полупустую государственную казну до дна, а берега Британии подвергнуть нешуточной опасности. Он убедил себя в том, что англичане имеют немалые шансы на успех, и намеревался внушить это Карлу. Сложность заключалась лишь в том, что спокойного и внятного доказательства своей правоты он привести не мог, по причине собственной горячности. - Пускай враги смотрят на нас, пускай! - глаза герцога Йоркского метали молнии. Попади одна такая в амстердамские доки, Провинциям пришлось бы попрощаться со своей непревзойденной флотилией. - Они поймут, что оскорблять короля Англии преступно и опасно, очень опасно.
Карл II: Больше всего на свете Его Величество не любил решать быстро, хотя часто именно эти молниеносные решения и окупались сторицей. С ранних лет Карла отличало тонкое чутье, которое редко подводило его - до тех пор, пока ему не внушили, что наследнику престола следует руководствоваться разумом, а не внезапными озарениями. Как пес, внезапно потерявший след, принц метался между здравым смыслом и некими смутными предчувствиями, стараясь как можно дольше не говорить свое последнее слово в том или ином деле. Это неимоверно раздражало как королеву-мать, так и лорда-канцлера; очевидно, что и остальным подобное вряд ли приходилось по нраву, но у них не было возможности выразить свое негодование. Пока Йорк метал громы и молнии, король пытался понять, что же на этот раз заставило его так внезапно отбросить заманчивые перспективы, нарисованные Беркли. - Джейми, - мягко, урезонивающе, промолвил он наконец, - Джейми... Послушай теперь меня. Ты совершенно прав в том, что голландцев пора приструнить, и я думаю, что никто не сумеет справиться с этим так хорошо, как ты. Я не знаю, подкуплены ли те, кто дает мне советы, но я знаю, что подкупить моего брата невозможно. Ты лорд-адмирал, Джеймс. Я тебе доверяю. Скажи мне, что, по твоему мнению, возможно и необходимо предпринять - исключая получение нового кредита?
Джеймс Стюарт: - Флоту нужны деньги, - отчеканил герцог. Он не тешил себя иллюзиями, будто брат так быстро поддался на его уговоры и вновь уверился в неизбежной победе англичан на море, а потому приготовился к очередному залпу из орудий своего красноречия, не самых мощных и не самых смертоносных. Джеймс остановился посреди комнаты. Взгляд его упал на диковинный часовой механизм, представлявший собой подобие Солнечной системы, где стрелки попеременно указывали на планеты и светила. Страсть Карла к механическим приборам, передавшуюся ему от отца, принц разделял лишь частично. Куда большее место в его душе занимали паруса и снасти, поскрипывание палубных досок и соленые брызги, перелетавшие через борт судна. Сейчас ему очень хотелось выйти в открытое море, доказать всем, что он по праву занимает место в Адмиралтействе, и право это обусловлено не только его рождением в королевских покоях. Оттого-то он не допускал и мысли о том, что нечто может не укладываться в стройный план, выписанный его пылким воображением. - Попробуй сделать то же, что покойник Мазарини устроил во времена регентства, попроси Кларендона и министров ссудить деньги у торговцев и джентри, и пускай они выступают от своего имени, а не от имени короны. Риск велик? - полемизировал герцог сам с собой. - Безусловно. Но люди, удостоившиеся твоего доверия, обязаны рисковать. Ты и так много им дал, пускай теперь они послужат тебе. А позже мы что-нибудь придумаем, чтобы заплатить меньше.
Карл II: - Гайд никогда не согласится на это, - покачал головой Карл. Ему и самому не понравилось, как беспомощно это прозвучало, в конце концов, королевская воля выше, чем любые доводы лорда-канцлера. К тому же, водить на помочах семнадцатилетнего юношу было делом благим, а вот руководить мужчиной вдвое старше - превышением полномочий. Король вздохнул, давая себе время подавить дух противоречия. Да, приходилось мириться с тем, что Кларендон вечно отстаивал неприятные решения, но неизменно в пользу самого же Карла. - У нас будет куча денег, которые ничего не будут стоить, разве что продавать монеты на вес в переплавку, - он, наконец совладал с собой достаточно, чтобы продолжать прежним тоном. - Люди, которые мне доверяют, будут жестоко разочарованы, и во второй раз себя одурачить не дадут. Да и в первый - вряд ли.
Джеймс Монмут: Поиски мистера Уикхема, как и следовало помыслить всякому, кроме двух юных джентльменов, одержимых безумной идеей, увенчались тем же успехом, что и легендарные поиски святого Грааля, то есть никаким. Уикхем как в воду канул, более того, складывалось впечатление, что указанного джентльмена и не нарождалось на белый свет. Версия, что их ночной приятель воспользовался вымышленным именем – из скромности, надо полагать, – получила полновесное подтверждение. По правде сказать, из двух друзей только один из них был действительно одержим, другой, выражаясь языком астрономии и метафизики, светил отраженным светом его безумия. Как легко догадаться, первым был милорд Монмут. В конце концов, поддавшись на уговоры Рочестера, выступившего в редкой для него роли гласа благоразумия, после полуночи Джеймс угомонился. Наутро, без отрезвляющего общества Его милости, герцог Монмут несколько раз перечел драгоценное письмо и предался дальнейшему размышлению о средствах получить сведения о его подлинности. Картина получалась безрадостная, и Джеймс изрядно приуныл, пока его не посетила мысль, блестящая в своей очевидности: расспросить отца. Как уже было сказано, милорд Рочестер отсутствовал, и Монмут счел найденное средство великолепным. Не мешкая, герцог приступил к осуществлению своего плана. Зная, что в это время дня Его Величество посвящает трудам на благо Англии, Джеймс надеялся застать августейшего родителя в его кабинете, куда и направился, резонно отнеся вопрос престолонаследия к делам государственным. С небрежным высокомерием отмахнувшись от лакея, посмевшего заступить путь королевскому бастарду – нет, законному королевскому сыну! – он не терпящим возражений тоном велел доложить, что герцог Монмут настаивает, чтобы его приняли по крайне важному делу.
Карл II: Первым порывом Карла было попросить сына заглянуть как-нибудь попозже, поскольку давешняя история с нелепой дуэлью была слишком свежа. Негласно уже даровав Джеймсу свое прощение, король все же не хотел слишком быстро проявлять снисхождение с глазу на глаз. Однако, бросив быстрый взгляд на Йорка, Его Величество пришел к выводу, что появление Монмута не так уж несвоевременно. Брат, кажется, был намерен расхваливать политику Мазарини до второго пришествия, а поскольку суть сказанного не менялась, в какую бы новую форму ее не заключали, следующие полчаса наедине с герцогом Йоркским обещали быть весьма утомительными. Быстро взвесив все "за" и "против", Карл велел пригласить милорда Монмута пред свои светлые очи.
Джеймс Монмут: Перипетии вчерашнего утра совершенно вылетели из головы светлейшего герцога, не способной, если верить злым языкам, удержать двух мыслей кряду. В течение полутора минут ожидания, понадобившихся, чтобы Карлу доложили о его приходе, Монмут нетерпеливо сделал круг по приемной, как молодая гончая, рвущаяся с поводка по следу, и возвращение лакея с позволением войти встретил красноречивой гримасой. Не замедляя шага, герцог стремительно вошел в кабинет короля. – Ваше Величество, – поклон Джеймса был исполнен с безукоризненным соблюдением предписаний этикета вплоть до мелочей. С самого начала он был намерен показать, что настроен самым серьезнейшим образом. И лишь выпрямившись, Монмут заметил, что Его Величество не один, и заметно смешался. – Ваше Высочество, – на этот раз поклон грешил небольшой смазанностью движений, выдававшей растерянность юноши. – Простите, сир, я думал… То есть, я не думал… Тут Джеймс умолк, чтобы окончательно не испортить вступление. Ибо, по меткому выражению острослова более позднего времени, милорд Монмут использовал свой ум нечасто, но так, что лучше бы по-прежнему позволял ему пребывать в лености.
Карл II: Карл вопросительно приподнял брови: странное поведение Джейми наводило на самые неприятные мысли, вплоть до того, что хладное тело Ричмонда припрятано где-то в кустах дворцового парка. Собственно, король еще никогда не видел такого выражения лица у Монмута, одновременно смущенного и торжественного, и чем-то оно смутно напоминало Йорка, пришедшего повиниться в тайном браке с Анной Гайд. Поскольку герцогиня Монмут пребывала в добром здравии, Карл отбросил мысль о том, что Джейми назло сопернику умыкнул прекрасную Стюарт и втихую обвенчался с ней, но выяснить, что именно так встревожило сына, король счел необходимым наедине. - Я понимаю, случилось что-то очень важное и не терпящее отлагательства, - договорил он за Монмута, - иначе ты бы не потревожил меня в неурочный час. Джейми, прости, но я должен выслушать страшную тайну его светлости. Его Величество начинал жалеть, что не стал продолжать беседу о видах на победу над голландцами.
Джеймс Стюарт: В чем могла заключаться "страшная тайна его светлости", оставалось лишь догадываться. Герцогу Йоркскому приходил на ум карточный долг в сто тысяч фунтов, фрейлина, понесшая бастарда от бастарда, перевернутый вверх дном торговый ряд в Ковент-Гардене или безумное пари, вроде заплыва голышом через Пролив. Иные предположения попросту не увязывались в сознании Джеймса с беспечным образом его дорогого племянника. - Ваш покорный слуга, сир, - Йорк отвесил брату поклон и кивнул юному Фитцрою, после чего покинул пределы королевского кабинета. Шестнадцать лет - та дивная пора, когда юноше кажется, будто он все на свете знает и в советах старших товарищей не нуждается, наоборот, старается ниспровергнуть косные отеческие представления о жизни. Герцог Йоркский, не смевший похвастаться врожденной мудростью и дальновидностью, тем не менее, обладал кое-каким жизненным опытом, и одно это позволяло ему снисходительно смотреть на выходки шалопая Монмута. По его искреннему убеждению, год-другой во флоте под его началом сделал бы из племянника серьезного человека, но Карл все еще не решался прибегнуть к данному способу исцеления отроческого легкомыслия.
Карл II: Сделав сыну знак подождать, Карл вышел из кабинета вслед за Йорком, понимая, что тот сейчас преисполнен праведного негодования. Ветреный монарх снова предпочел решение личных вопросов делам государственной важности, король пренебрег наследником престола ради того, чтобы принять покаяние в мальчишеской проказе... Джеймс Йорк умел обижаться со вкусом, а для Карла было слишком в одно утро наблюдать два страдальческих лица. - Прошу тебя, Джейми, побудь здесь, - мягко попросил он брата, притворив за собой дверь, - я уверен, что это ненадолго.
Джеймс Стюарт: Принц кивнул. Несмотря на опасения брата, он и не думал обижаться, будучи наслышанным о больших детях и соответствующих размеров заботах. Их с королем разговор еще не был завершен, а потому с визитом к некогда мисс Гайд можно было и обождать. Мысли о воспитании подрастающего поколения вообще и нелегком деле приведения в чувство родственника ненадолго отвлекли герцога от нервного возбуждения, вызванного разговорами о предстоящей кампании. Он мерил шагами приемную, пока не остановился перед большой, во всю стену, картиной, на которой в ряд были изображены он и его брат и сестры, все, кроме Карла, в платьицах и чепчиках. Он совсем не помнил, как рыжий фламандец рисовал маленьких Стюартов, но мог уверенно сказать, что отец велел повесить портрет своих детей в трапезной. Джеймс усмехнулся. Пуритане наверняка не отказали себе в удовольствии лишний раз проклясть потомство француженки-папистки, когда по-хозяйски расположились в Уайтхолле. Воспоминания детства, заглушенные годами ссылки и Реставрации, с новой силой нахлынули на Джеймса, теперь он стоял, словно завороженный, перед полотном, не слыша ни гула из-за двери в большой холл, ни голосов брата и племянника из-за резных створок кабинета.
Карл II: Успокоив свою совесть относительно Йорка и голландцев, Карл теперь мог спокойно выслушать сына. Король пригласил Джеймса садиться, а сам снова занял свое место за письменным столом, будто желая подчеркнуть важность дел, от которых его оторвало появление Монмута. - Я слушаю тебя, Джейми. Что стряслось? - Карл честно постарался, чтобы в его голосе, помимо любопытства, прозвучало еще и участие. По правде, он не верил, будто сыновние беды могут быть по-настоящему страшны. Худшим, что приходило в голову заботливому отцу, был карточный долг с неприличным количеством нулей или сифилис, подцепленный от какой-нибудь девки в Ист-Энде.
Джеймс Монмут: Усилия короля, выдававшие в нем определенную склонность к театральному искусству, пропали втуне – светлейший герцог был сейчас поглощен собой и только собой. В недолгое отсутствие Карла Монмут пришел в себя, хотя в первое мгновение проницательность отца его напугала. Джеймс не подозревал, что его тайны с легкостью могут быть прочитаны по его лицу, как в открытой книге. – Ровным счетом ничего, сир, – попытался как можно спокойнее ответить он, смягчая невольную дерзость ответа очаровательной улыбкой. Нарушить распорядок дня Его Величества, выставить за дверь главу Адмиралтейства – и все это ради «ничего»? Звучало в высшей мере возмутительно и неправдоподобно. – То есть, я хочу сказать, что стряслось это давным-давно, – поправил сам себя герцог Монмут. – Сегодня я много размышлял о моей матушке… и о вас, сир.
Карл II: Карл полагал, что его трудно удивить, но Монмуту с его потрясающим заявлением это удалось. Конечно, нет ничего странного в том, что сын чтит память матери, однако Джейми был разлучен с ней в нежном возрасте и довольно быстро утешился в разлуке. Вряд ли он вспоминал Люси чаще, чем его отец, и нынче к тому наверняка был серьезный повод. Если что-то и стряслось давным давно, то никогда прежде Джеймс об этом не заговаривал, и Карл не мог припомнить ничего, что могло бы так встревожить сына столько лет спустя. - Ты прав, это было очень давно, - осторожно промолвил он. - А что именно стало предметом твоих размышлений? - уже одно то, что Джейми предавался напряженной умственной деятельности, было крайне неожиданно.
Джеймс Монмут: Монмут заметил, что сидит в неловкой позе, судорожно сжав в кулак правую руку. Он осторожно расслабил ладонь и откинулся на спинку кресла, напустив на себя вид вальяжной небрежности, который так хорошо удавался милорду Уилмоту, когда тот был в ударе, но преуспел лишь в еще большем смущении. – Я никогда не говорил вам об этом, – тихо начал Джеймс, – но мне не так легко далось расставание с матерью, как вы, возможно, думаете. Разумеется, я понимаю, что мера эта была продиктована необходимостью, и очень благодарен… – тут он слегка покраснел и умолк, чувствуя, что немного перегибает палку. Он прямо посмотрел на Карла, и в его черных глазах сверкнула отчаянная решимость. – Я хотел бы обратиться с просьбой, если это возможно, сир. Я хочу получить письма моей матушки.
Карл II: Разговор принимал все более непредсказуемый оборот, и Карл был близок к тому, чтобы перестать верить собственным ушам. Джеймсу зачем-то понадобились письма Люси, вот так, вдруг, внезапно, он решил получить что-то на память о своей несчастной матери... - Если бы это было возможно, Джейми, я охотно удовлетворил бы твою просьбу, - король смотрел на сына с искренним участием. - Но Люси писала мне один или два раза, да и те письма потерялись где-то в переездах. Она была невеликая охотница до изящной словесности. Собственно, возлюбленная Карла умела совершенно без ошибок написать только два слова - свое имя и фамилию, а поэтому предпочитала изъявлять пылкость чувств иными способами.
Джеймс Монмут: Каждое слово отца неизменно падало на ту чашу весов в душе Монмута, которая содержала аргументы за подлинность найденного письма. Письма утеряны? Так оно и есть, ведь одно-то сыскалось. Его мать мало писала? Так и рукой женщины, писавшей те строки, водила не праздность, а необходимость и нужда. – В таком случае… – лицо Джеймса на мгновение выразило неуверенность, – не расскажете ли, о чем она вам писала, сир? Писала ли она обо мне? – непроизвольно вырвался у него вопрос. Вопрос, ответ на который герцогу Монмуту действительно вдруг жгуче захотелось узнать, невзирая на то, что это не имело уже ровно никакого значения ни для него, ни для Карла, ни тем более для Люси Уолтер.
Карл II: - Конечно, Джейми, - Карл подошел к сыну, положил ладонь ему на плечо и взглянул в глаза. - Половину письма занимали слова любви ко мне, а вторую - рассказы о том, какой у нас растет славный мальчуган. Люси обожала тебя. Она хотела, чтобы ты был счастлив, просто не всегда понимала, как этого добиться. Я встретил ее, когда был одиноким и печальным, а она могла развеять самую черную тоску одной улыбкой. Король помолчал. По обыкновению, он мешал правду с ложью, составляя из них целебное снадобье для душевных ран Джейми. О поведении миссис Барлоу во Франции, Англии и Голландии ходили самые разнообразные слухи, и даже если их опасались повторять при Монмуте, он не мог не знать их, да и его детские воспоминания были не столь уж безоблачны...
Джеймс Монмут: Подобно той кошке из легенды, Монмут бестрепетно встретил взгляд короля. Хорошо зная Его Величество, к его словам следовало относиться с величайшей осторожностью, поскольку не будучи прямым лжецом, Карл зарекомендовал себя мастером умолчаний и умелых недомолвок. – Утешительно об этом слышать, сир. Но только ли об этом она писала? – продолжал настаивать Джеймс, воскрешая в памяти неровно написанные строчки. – Прошу вас не щадить мои сыновние чувства. Не жаловалась на плохое житье, не просила ли вас о денежном воспомоществовании? При последних своих словах герцог все же не выдержал и опустил глаза. Воспоминания детства, пусть и окрашенные розовой дымкой нежной привязанности к матери, не были совсем безоблачными, а по прошествии лет Монмут стал понимать вещи, свидетелем которых становился, ранее недоступные его детскому разуму.
Карл II: Карл продолжал смотреть на сына в упор, гадая, что же все-таки побудило Джейми начать этот странный разговор, да еще так спешно, будто эти несуществующие письма Люси действительно могли иметь решающее значение в каком-то важном деле. - Конечно, и о деньгах она писала тоже, - король чуть пожал плечами. - Одни только ангелы небесные избавлены от хлопот о хлебе насущном. Мы тогда неделями не ели мяса, постоянно мерзли, чтобы изводить меньше дров, а половина вещей так и осталась в закладе. Подозреваю, кельнские ростовщики теперь показывают любопытствующим мои штопанные простыни как диковинку. Если бы у Карла была возможность выделять на содержание сына большие суммы, если бы Люси тратила их с умом... Можно было только надеяться, что нищее детство Джейми превратилось в страшный сон, когда он стал герцогом Монмутом и мужем одной из богатейших девушек в королевстве.
Джеймс Монмут: – Неужели низкие негодяи смеют так поступать, сир? – воскликнул шокированный Монмут, не зная, рассмеяться ему удачной шутке или возмутиться оскорблением Величества. – Не могу поверить. Слава богу, те времена давно канули в Лету, и никто и не подумает судить вас строго за поступки, совершенные в юности. Даже если… – Джейми выдержал эффектную паузу, прежде чем перейти к главной части своего повествования. Пока все, что поведал ему отец, вполне укладывалось в картинку, что Монмут успел нарисовать в своем воображении, и он продолжил, собрав всю свою смелость. – Что бы вы сказали, если бы неожиданно… совершенно случайно, понимаете? Если бы всплыло письмо, где моя мать говорит о… заключенном ею браке? Джеймс пытливо посмотрел на короля, не желая упустить ни малейшего изменения в августейшем лице.
Карл II: - Если бы это произошло лет пятнадцать назад, я был бы огорчен, - Карл и сам не знал, что огорчило бы его в этом случае больше, двуличие любовницы или то, что никто из придворных не счел нужным оповестить об этом монарха. - Но с течением времени... Ты теперь взрослый мужчина, Джейми, ты можешь понять. Твоя матушка была вольна войти замуж, я бы не стал этому противиться, только забрал бы тебя под свою опеку, как, впрочем, и поступил. Тут Его Величество снова покривил душой, поскольку замужество Люси освобождало короля от необходимости выплачивать ей содержание. Карл прекрасно помнил историю с Генри де Виком в Брюсселе и порой сожалел, что не даровал ему высочайшее разрешение на брак с матерью своего бастарда. Во всяком случае, это могло бы уберечь Люси от связей с Говардом, Таффе, Беннетом и черт знает, с кем еще.
Джеймс Монмут: Герцог Монмут был готов к холодности, гневу и даже испугу со стороны короля, и при любом раскладе продолжил бы твердо настаивать на своем, но тут – растерялся. – Не стали бы противиться… Вольна была выйти… – Джеймс почувствовал, что от него таинственным образом ускользает нить разговора, и громко воскликнул, прежде чем его бедная голова окажется окончательно замороченной. – Постойте, постойте! Так я же не кого-то другого имел в виду, а вас, сир! – и на тот случай, если Карл не понял, фигурантом чего он стал, Монмут пояснил со смущенно-торжественным видом, приличествующим принцу. – В письме идет речь именно о вашем браке. Незаметно для самого герцога гипотетическое письмо из отвлеченного рассуждения превратилось во вполне реальный и осязаемый факт. Не так он хотел выстроить беседу на столь щекотливую тему, но как уж вышло… Впрочем, этот девиз герцог Монмут мог применить впоследствии ко многому в своей жизни.
Карл II: Впервые в жизни Карл понял, что "лишиться дара речи" - не просто избитая метафора. Люси многозначительно намекала всем, желающим ее слушать, что владеет бумагами, которые подтверждают ее брак с королем Англии, Шотландии и Ирландии, но ей никогда не приходило в голову заговорить о свадьбе со своим августейшим любовником. Она могла родить хоть дюжину сыновей от него, Карл охотно признал бы их своими, но никогда не потерял бы голову настолько, чтобы тайно обвенчаться с женщиной... подобного рода. Да, пусть это звучало лицемерно, но Карл знал: королева - это больше, чем просто жена. Мысль о Люси в короне оскорбляла саму идею монархии. - Кто дал тебе это письмо, Джейми? - взгляд темных глаз короля не предвещал ничего хорошего для того, кто вздумал вовлечь Монмута в грязную интригу. Карл не сомневался, что самостоятельно сын до подобного не додумался бы, а потому почти не гневался на него. Джеймс легковерен и тщеславен, человек, обладающий острым умом, без труда вовлечет его в ловушку. Но чего ради? Кому мешает Монмут?
Джеймс Монмут: – Не понимаю, о чем вы, сир, – Джеймс сделал попытку увильнуть, вовсе не желая открыть сразу все свои карты. – Благодаря счастливой случайности мне стало известно, что подобное письмо существует. Вот и все. Уже договорив, Монмут сообразил, что Карл может найти для подобной случайности другой эпитет, чем «счастливая», и упрямо выдвинул вперед подборок. Вряд ли герцог Монмут забрал бы назад это слово, даже представься ему возможность повернуть время на две минуты вспять.
Карл II: - Ты полагаешь, что подобное объяснение меня удовлетворит, Джейми? - Карл отступил на шаг, окинув сына внимательным взглядом. - Ты думаешь, что я позволю кому-то распускать сплетни о моем браке с твоей матушкой? Тот, кто поведал Монмуту сказочку о бумагах в черной шкатулке, знал, что делает. Ложно понятое чувство чести не позволит герцогу выдать интригана отцу, а природная гордость - забыть о том, что он является полноправным наследником престола. Учитывая характер Джеймса, это могло плачевно закончиться для него. Стоит ему проболтаться об этом письме неопределенного происхождения, как поутихшие слухи поползут с новой силой, и у Карла не будет другого выхода, кроме как начать громкое разбирательство.
Джеймс Монмут: – Объяснение?! – почти закричал Монмут, мгновенно позабывший все свои добрые намерения. – А вам не кажется, что это мне, мне! впору спрашивать объяснений? Ловкость отца, в очередной раз сумевшего повернуть дело так, что из нападающей стороны Джеймс превратился в обороняющуюся, чрезвычайно возмутила его. – Или вы будете отрицать, что такое письмо существует, сир? – продолжил герцог в запальчивости, уже не заботясь понижать голос. – Я видел его собственными глазами и держал в руках. И читал! Да, я прочел его от первой до последней строчки и могу сказать, что о браке там говорится со всей определенностью и недвусмысленностью!
Карл II: - Не сметь! - коротко рявкнул Карл. В одно мгновение перед его внутренним взором пронеслись картины бедствий, ожидающих страну, если вдруг Монмуту вздумается карабкаться на престол. - Прежде всего, я не намерен давать тебе отчета, Джеймс, - продолжал он уже более сдержанно. - Ни как твой отец, ни как твой король. Моего слова должно быть достаточно, чтобы увериться - твоя мать никогда не была мне законной женой. Ты мой старший сын, я признал это перед всей Англией, но даже не мечтай, что однажды тебя назовут "Его Королевское Высочество". Тебе не бывать принцем Уэльским, Джейми. Смирись с этим. Правда была жестокой, но ее следовало произнести вслух. Карл не хотел, чтобы сын тешил себя опасными - в первую очередь, для него самого - иллюзиями.
Джеймс Монмут: В черных глазах королевского бастарда тлело плохо скрытое непокорство. Во всех гневных отрицаниях, что обрушил на него Карл, недоставало одного – опровержения самого факта существования письма. Герцогу Монмуту этого было довольно: брак короля с португальской принцессой еще не утратил надежд принести стране наследника, и отец сейчас ограждал будущее не рожденного пока сына. – Другого принца Уэльского и нет, сир, – упрямо возразил Джеймс. – Я согласен уступить владетелю Уэльса, но не Йорка.
Карл II: Его Величество не ожидал, что Монмуту придется повторять дважды прописные истины, а потому на мгновение даже опешил, но тут же взял себя в руки. - Послушайте меня хорошенько, сэр. Если Господь не дарует нам принца Уэльского, то корону наследует Джеймс Стюарт, герцог Йорк. За ним - Джеймс Стюарт, герцог Кембридж. Не ты, мой мальчик. Джеймс Скотт никогда не будет королем! - невольно Карл снова повысил голос, будто пытаясь докричаться до здравого смысла сына, потом, опомнившись, снова заговорил обычным тоном, хоть это и стоило ему недюжинного усилия воли. - Те люди, что рассказали тебе об этом письме - враги короны. Не прислушивайся к ним, если хочешь сохранить мое расположение. Я даже не прошу, чтобы ты назвал их - просто перестань доверять тем, кто желает тебе зла. Когда Люси принялась распускать слухи о черной шкатулке, где якобы хранила бумаги, свидетельствующие о ее браке с королем, Джейми был очень мал. Неужели она все же пыталась втолковать несмышленышу, что он является полноправным наследником своего отца? Нет же, иначе Джеймс вспомнил бы об этом гораздо раньше... Определенно, здесь незримо присутствовал кто-то, желающий сильно усложнить жизнь английского монарха.
Джеймс Монмут: Герцог Монмут коротко и часто задышал, словно король своим жестоким ответом вместе с надеждами на корону забирал живительный воздух. Карл был не так уж неправ, предположив в дерзновенном порыве сына былое влияние Люси Уолтер. Матушка не раз и не два рассказывала маленькому Джеймсу, что он не просто мальчик, но со временем все позабылось, как волшебные сказки, которыми малышей потчуют на ночь няньки. Но таинственное письмо всколыхнуло забывчивую память герцога и помогло наполнить смыслом слова, лишенные значения для ребенка, но ставшие вполне ясными повзрослевшему юноше. – Что ж, я понял вас, сир, – сглотнув, с трудом выговорил Монмут. – Вы выразились очень… доходчиво. Простите, что потревожил. Он встал, и от неловкого в своей резкости движения с шумом опрокинулся стул. Некоторое время Джеймс смотрел на предмет меблировки пустым взором, последними остатками здравомыслия удержавшись от того, чтобы со всей силы не пнуть по резной ножке, и размашисто вышел из кабинета. «Лжец, лжец, лжец!» – грохотом крови в ушах отдавался каждый шаг, который юный герцог впечатывал в дворцовый паркет.
Джеймс Стюарт: Когда голоса отца и сына перешли на повышенные тона, герцог Йоркский отвлекся от задумчивого созерцания фамильных портретов. Карл редко выходил из себя, а это означало, что разговор с первенцем носил отнюдь не заурядный характер. Когда до ушей его королевского высочества донеслись слова "брак", "письмо" и "принц Уэльский", Джеймс невольно приблизился к двери. Мозаика складывалась слишком легко, чтобы ввести в затруднение даже такого нелюбителя подковерных интриг, как лорд-адмирал. Итак, Монмут метит в наследники, и аргументом ему служит некое письмо, где говорится о браке Карла с Люси Уолтер. Ни на мгновение он не уверовал в правдоподобность такого союза, но намеки малыша Джейми на его законное происхождение, ввиду положения его отца, представляли собой предтечу немалой головной боли. Когда в голосе короля зазвучали ледяные нотки, явно говорившие о его непреклонности и раздражении,Джеймс поспешил отойти к оконной нише. Смена тона Карла почти всегда была знаком к завершению аудиенции, и нынешняя встреча отца и сына не стала исключением. Монмут метеором пронесся через приемную, будучи настолько взволнованным (или разгневанным?), что не заметил дядю. Последний же проводил юного Фитцроя-Скотта задумчивым взглядом, не осознавая полностью всех тех несчастий, который способна была принести им обоим и всей стране дерзкие претензии королевского бастарда.
Карл II: Лишь после того, как Монмут чеканной поступью удалился из кабинета, король спохватился, и вспомнил, что все это время в приемной ожидал герцог Йоркский. Если он слышал и не весь разговор отца с сыном, то можно было с уверенностью утверждать, что до его слуха точно донеслись фразы, произнесенные на повышенных тонах. Карл ненавидел мгновения, когда ему приходилось оправдываться, особенно же в тех редких случаях, когда за ним действительно не было никакой вины. Его Величество был уверен в полной преданности брата, но считал своим долгом объясниться, на случай, если Джейми все-таки не уймется и будет настаивать на том, чтобы его титуловали принцем Уэльским. - Прости, я не думал, что наша беседа затянется, - Карл не сразу заметил Йорка, пожалуй, будто разъяренный Монмут и вовсе не понял, что дядя стал свидетелем его демарша. - Прошу, вернемся к флоту и голландцам, - он приглашающе указал на дверь кабинета.
Джеймс Стюарт: После того, что довелось услышать, или подслушать, повторение набивших оскомину слов о нехватке средств и злобных происках голландцев подрастеряло толику своей первостепенной значимости. - Ваше величество, как я понимаю, скоро во всеуслышание объявит о появлении принца Уэльского? - шутливо поинтересовался Джеймс. Его не смущала даже досадливая гримаса на лице брата. - И кое-кто сменит фамилию Скотт на более звучную Стюарт?
Карл II: - Джейми, прекрати, -с кислой миной одернул его Карл, которому в кои-то веки изменило чувство юмора. - Ты прекрасно знаешь, что это невозможно. Не могу назвать себя самым здравомыслящим человеком в мире, но, смею тебя уверить, моя глупость не могла зайти столь далеко, чтобы официально жениться на Люси. Ее никогда не признала бы ни наша мать, ни пэры, ни парламент. Ты и твой сын - мои прямые наследники, ваше право нерушимо, а Монмут волен фантазировать сколько угодно, это ничего не изменит. Король покривил душой, ибо фантазии его бастарда при всей своей неправдоподобности все же могли заинтересовать ловкачей от политики. Можно было присягнуть на Библии, что Люси жила и умерла незамужней, но это только слово против слова... и даже менее того, ведь Джеймс намекнул, будто у него есть письмо матери.
Джеймс Стюарт: - А о каком письме говорит Джейми? - не унимался герцог. О своих правах на престол он не беспокоился, хотя бы потому, что верил в то, что Карл, в свои тридцать пять отец внушительного числа незаконнорожденных детей, был вполне способен зачать сына на супружеском ложе. Сам Джеймс не стремился к короне, наслаждаясь положением человека, близкого к трону, но не придавленного невыносимым грузом государственной ответственности. Забот Адмиралтейства ему хватало, а парламент был слишком ненавистен, чтобы регулярно сдерживать свой гнев, неизбежно имея с ним дело. - Может быть, кто-то из его дружков славно подшутил над твоим сыном? К примеру, Бэкингем? Злокозненные шуточки были, по мнению герцога Йоркского, той областью, в которой наперсник короля достиг мастерства, если не совершенства. Размолвки прежних дней были забыты, но не до конца, и примириться с сиятельным Вилльерсом наследник престола не сумел и, говоря откровенно, не желал.
Карл II: Карл задумчиво посмотрел на брата. Что же, шуточка была вполне в духе Джорджа, однако тот не мог не понимать, какие далеко идущие последствия она может иметь. Чтобы устраивать подобные розыгрыши, нужно или совершенно не думать о монаршьем гневе, или сознательно желать ссоры с Его Величеством. В первом случае Карл мог бы его простить - как уже не раз и бывало - хотя и со скрежетом зубовным. Если же Бэкингэм злонамеренно подогревал тщеславие Монмута, поманив мальчика подложным письмом, это назвалось совсем иначе, а весельчакам подобного пошиба самое место в Тауэре. - Кто-то намекнул ему, будто существует письмо, в котором Люси обращается ко мне как к законному супругу и просит денег на содержание, - король пока не спешил озвучивать свои подозрения в адрес Бэкингэма. - Ты ведь помнишь ее, Джейми. Все свои претензии она высказывала мне через посредника, если они и сохранились в письменном виде, то только в пересказе того же Ормонда или О'Нила. Люси с пером и чернильницей - не смешно ли?
Джеймс Стюарт: - Определенно, твоего сына разыграли, - усаживаясь в кресло, лениво промолвил Йорк, - а судя по виду Джейми, о, покидая твой кабинет, он был подобен молнии, странно, что Уайтхолл еще не сгорел дотла... судя по виду Джейми, стрела попала в яблочко. В это мгновение все часы разом запели нестройным хором, возвещая о необратимом наступлении полудня. Позвякивание, поскрипывание и дребезжание механизмов разной сложности навевало воспоминания о беззаботном детстве, когда мир казался незыблемым, а солнце Стюартов обреталось в зените. Звук разнообразных часов и тогда оглашал отцовский кабинет, святилище, вход в который маленьким принцам предоставлялся крайне редко, но именно эта причудливая мелодия стала для герцога Йоркского символом и лейтмотивом тех счастливых лет. - Поговори с ним, когда он успокоится. Джейми - славный малый, он не захочет тебя огорчать. И заодно разузнай, кто его надоумил поженить вас с Люси. Признаться, мне самому стало интересно.
Карл II: - О да, мне тоже чертовски любопытно, - заложив руки за спину, Карл остановился у окна, вполоборота к брату. - Ты еще не знаешь, но я накануне имел сомнительное удовольствие разнимать Монмута и Ричмонда - они затеяли дуэль. Теперь мне начинает казаться, что это был чей-то злой умысел, еще одна ловушка для Джейми - как и поддельное письмо, которое ему предусмотрительно даже не позволили толком прочесть. Я бы с огромным удовольствием побеседовал с этим затейником. Неужели нить интриги тянулась к Бэкингэму? Карл нисколько не обольщался насчет его нравственных качеств и, тем не менее, полагал его своим другом даже после ретирады пятьдесят седьмого года. "У Христа был Иоанн, а у меня есть Джордж", - говаривал о первом герцоге король Иаков. Пусть второй Бэкингэм был для Карла скорее Петром, ему все же не хотелось верить, что герцог тоже отречется от него трижды.
Джеймс Стюарт: - Мне кажется, - задумчиво потянул Джеймс, подперев щеку рукой, - твоего сына следует немного привести в чувство. А заодно лишить интриганов возможности влиять на него. Беседы на семейные темы, кроме его скоропалительного брака с дочерью Кларендона, имели умиротворяющее воздействие на герцога. Все, что касалось воспитания детей, вызывало в нем умиление, свойственное любящему отцу. Как хорошо, думал принц, что его отпрыски еще слишком малы, чтобы становиться марионетками в руках особо ловких и особо бессовестных придворных, и как славно, что Анна отнюдь не похожа на распутницу Люси. Говорят, чертовка была восхитительна в постели. Но страсть постепенно угасает, а плоды ее требуют куда более чуткого обращения, чем то, на которое была способна бывшая пассия Карла. - Отправь его под мое начало, Чарли. Нет, разумеется, на флагман я его не возьму, прослежу, чтобы он находился в безопасности. Но пора бы Джейми становиться мужчиной. Дуэли, попойки, шлюхи - это, конечно, замечательно, но королевский сын достоин большего. Как ты полагаешь?
Карл II: Умиротворенный вид Йорка успокаивающе подействовал на Карла, заставляя поверить, что ничего непоправимого пока не случилось. Монмут, конечно, не семи пядей во лбу, но все-таки должен понять, что будет для него лучше - сохранить расположение короля или настаивать на своем призрачном праве на английскую корону. Он хороший мальчик, просто мается от безделья. Если найти доброе применение его силам, из парня выйдет толк, может, однажды он даже начнет жить собственным умом... - Ты прав. Если удерживать Джейми в Лондоне, ничем хорошим это не закончится, да и сам он рвется воевать, - к королю постепенно возвращалось доброе расположение духа. - Хотя я думал его наказать, оставив при дворе, пожалуй, этот урок пойдет не впрок. Спасибо за добрый совет, брат.
Джеймс Стюарт: - Всегда к услугам вашего величества, - Йорк небрежно кивнул. - А твой двор... Ты уже знаешь, что бы я сделал с половиной из тех, кто здесь обретается. Джеймс не скрывал неприязни ко многим дамам и кавалерам, наводнившим Уайтхолл после возвращения Стюартов из изгнания. Бездельники, алчные паяцы и шлюхи - это были самые пристойные из характеристик, даваемых принцем высокородным господам. Сам он не был образцом морали и нравственности и был бы весьма терпим к порокам других, не входи в их число остроумие, нередко делавшее своей мишенью как самого наследника, так и его супругу. - Потому не губи Джейми и не позволяй ему надолго задерживаться здесь. Принц снова поднялся на ноги. Самым его большим желанием было забраться в наполненную горячей мыльной водой ванну, а после вдоволь наесться. Разговоры о политике, прерванные появлением Монмута, могли продолжаться еще очень долго, но Карлу определенно требовалось время, чтобы обдумать слова брата. - Если ты позволишь, Чарли, я пойду к себе. Поприветствую Анну и малышей, - лицо Джеймса расплылось в невольной улыбке. - А после, если ты пожелаешь, я предоставлю тебе все бумаги из Плимута. Я так торопился, что не дал секретарю времени начисто их переписать, а карету все время трясло по ухабам.
Карл II: - Меня вполне устроит, если твои бумаги попадут ко мне на стол вечером, - заверил брата Карл, очень довольный тем, что продолжение разговора о военных кредитах откладывается. - И ты прекрасно понимаешь, что я не посмею тебя задерживать, зная, как тяжело леди Анна переносит твое отсутствие. У нас еще будет время и возможность все хорошенько обсудить. Его Величество аккуратно опустил крышечку чернильницы, что следовало понимать, как завершение на сегодня тяжких трудов по устройству державы. С милордом Бэкингэмом он намеревался объясняться в другой, более приватной обстановке. Эпизод завершен
полная версия страницы