Форум » Уайтхолл » "По милости монарха и Фортуны" » Ответить
"По милости монарха и Фортуны"
Джеймс Стюарт: 3 мая 1665 года, утро. Королевский кабинет в Уайтхолле.
Ответов - 53, стр:
1 2 3 All
Джеймс Стюарт: Принц кивнул. Несмотря на опасения брата, он и не думал обижаться, будучи наслышанным о больших детях и соответствующих размеров заботах. Их с королем разговор еще не был завершен, а потому с визитом к некогда мисс Гайд можно было и обождать. Мысли о воспитании подрастающего поколения вообще и нелегком деле приведения в чувство родственника ненадолго отвлекли герцога от нервного возбуждения, вызванного разговорами о предстоящей кампании. Он мерил шагами приемную, пока не остановился перед большой, во всю стену, картиной, на которой в ряд были изображены он и его брат и сестры, все, кроме Карла, в платьицах и чепчиках. Он совсем не помнил, как рыжий фламандец рисовал маленьких Стюартов, но мог уверенно сказать, что отец велел повесить портрет своих детей в трапезной. Джеймс усмехнулся. Пуритане наверняка не отказали себе в удовольствии лишний раз проклясть потомство француженки-папистки, когда по-хозяйски расположились в Уайтхолле. Воспоминания детства, заглушенные годами ссылки и Реставрации, с новой силой нахлынули на Джеймса, теперь он стоял, словно завороженный, перед полотном, не слыша ни гула из-за двери в большой холл, ни голосов брата и племянника из-за резных створок кабинета.
Карл II: Успокоив свою совесть относительно Йорка и голландцев, Карл теперь мог спокойно выслушать сына. Король пригласил Джеймса садиться, а сам снова занял свое место за письменным столом, будто желая подчеркнуть важность дел, от которых его оторвало появление Монмута. - Я слушаю тебя, Джейми. Что стряслось? - Карл честно постарался, чтобы в его голосе, помимо любопытства, прозвучало еще и участие. По правде, он не верил, будто сыновние беды могут быть по-настоящему страшны. Худшим, что приходило в голову заботливому отцу, был карточный долг с неприличным количеством нулей или сифилис, подцепленный от какой-нибудь девки в Ист-Энде.
Джеймс Монмут: Усилия короля, выдававшие в нем определенную склонность к театральному искусству, пропали втуне – светлейший герцог был сейчас поглощен собой и только собой. В недолгое отсутствие Карла Монмут пришел в себя, хотя в первое мгновение проницательность отца его напугала. Джеймс не подозревал, что его тайны с легкостью могут быть прочитаны по его лицу, как в открытой книге. – Ровным счетом ничего, сир, – попытался как можно спокойнее ответить он, смягчая невольную дерзость ответа очаровательной улыбкой. Нарушить распорядок дня Его Величества, выставить за дверь главу Адмиралтейства – и все это ради «ничего»? Звучало в высшей мере возмутительно и неправдоподобно. – То есть, я хочу сказать, что стряслось это давным-давно, – поправил сам себя герцог Монмут. – Сегодня я много размышлял о моей матушке… и о вас, сир.
Карл II: Карл полагал, что его трудно удивить, но Монмуту с его потрясающим заявлением это удалось. Конечно, нет ничего странного в том, что сын чтит память матери, однако Джейми был разлучен с ней в нежном возрасте и довольно быстро утешился в разлуке. Вряд ли он вспоминал Люси чаще, чем его отец, и нынче к тому наверняка был серьезный повод. Если что-то и стряслось давным давно, то никогда прежде Джеймс об этом не заговаривал, и Карл не мог припомнить ничего, что могло бы так встревожить сына столько лет спустя. - Ты прав, это было очень давно, - осторожно промолвил он. - А что именно стало предметом твоих размышлений? - уже одно то, что Джейми предавался напряженной умственной деятельности, было крайне неожиданно.
Джеймс Монмут: Монмут заметил, что сидит в неловкой позе, судорожно сжав в кулак правую руку. Он осторожно расслабил ладонь и откинулся на спинку кресла, напустив на себя вид вальяжной небрежности, который так хорошо удавался милорду Уилмоту, когда тот был в ударе, но преуспел лишь в еще большем смущении. – Я никогда не говорил вам об этом, – тихо начал Джеймс, – но мне не так легко далось расставание с матерью, как вы, возможно, думаете. Разумеется, я понимаю, что мера эта была продиктована необходимостью, и очень благодарен… – тут он слегка покраснел и умолк, чувствуя, что немного перегибает палку. Он прямо посмотрел на Карла, и в его черных глазах сверкнула отчаянная решимость. – Я хотел бы обратиться с просьбой, если это возможно, сир. Я хочу получить письма моей матушки.
Карл II: Разговор принимал все более непредсказуемый оборот, и Карл был близок к тому, чтобы перестать верить собственным ушам. Джеймсу зачем-то понадобились письма Люси, вот так, вдруг, внезапно, он решил получить что-то на память о своей несчастной матери... - Если бы это было возможно, Джейми, я охотно удовлетворил бы твою просьбу, - король смотрел на сына с искренним участием. - Но Люси писала мне один или два раза, да и те письма потерялись где-то в переездах. Она была невеликая охотница до изящной словесности. Собственно, возлюбленная Карла умела совершенно без ошибок написать только два слова - свое имя и фамилию, а поэтому предпочитала изъявлять пылкость чувств иными способами.
Джеймс Монмут: Каждое слово отца неизменно падало на ту чашу весов в душе Монмута, которая содержала аргументы за подлинность найденного письма. Письма утеряны? Так оно и есть, ведь одно-то сыскалось. Его мать мало писала? Так и рукой женщины, писавшей те строки, водила не праздность, а необходимость и нужда. – В таком случае… – лицо Джеймса на мгновение выразило неуверенность, – не расскажете ли, о чем она вам писала, сир? Писала ли она обо мне? – непроизвольно вырвался у него вопрос. Вопрос, ответ на который герцогу Монмуту действительно вдруг жгуче захотелось узнать, невзирая на то, что это не имело уже ровно никакого значения ни для него, ни для Карла, ни тем более для Люси Уолтер.
Карл II: - Конечно, Джейми, - Карл подошел к сыну, положил ладонь ему на плечо и взглянул в глаза. - Половину письма занимали слова любви ко мне, а вторую - рассказы о том, какой у нас растет славный мальчуган. Люси обожала тебя. Она хотела, чтобы ты был счастлив, просто не всегда понимала, как этого добиться. Я встретил ее, когда был одиноким и печальным, а она могла развеять самую черную тоску одной улыбкой. Король помолчал. По обыкновению, он мешал правду с ложью, составляя из них целебное снадобье для душевных ран Джейми. О поведении миссис Барлоу во Франции, Англии и Голландии ходили самые разнообразные слухи, и даже если их опасались повторять при Монмуте, он не мог не знать их, да и его детские воспоминания были не столь уж безоблачны...
Джеймс Монмут: Подобно той кошке из легенды, Монмут бестрепетно встретил взгляд короля. Хорошо зная Его Величество, к его словам следовало относиться с величайшей осторожностью, поскольку не будучи прямым лжецом, Карл зарекомендовал себя мастером умолчаний и умелых недомолвок. – Утешительно об этом слышать, сир. Но только ли об этом она писала? – продолжал настаивать Джеймс, воскрешая в памяти неровно написанные строчки. – Прошу вас не щадить мои сыновние чувства. Не жаловалась на плохое житье, не просила ли вас о денежном воспомоществовании? При последних своих словах герцог все же не выдержал и опустил глаза. Воспоминания детства, пусть и окрашенные розовой дымкой нежной привязанности к матери, не были совсем безоблачными, а по прошествии лет Монмут стал понимать вещи, свидетелем которых становился, ранее недоступные его детскому разуму.
Карл II: Карл продолжал смотреть на сына в упор, гадая, что же все-таки побудило Джейми начать этот странный разговор, да еще так спешно, будто эти несуществующие письма Люси действительно могли иметь решающее значение в каком-то важном деле. - Конечно, и о деньгах она писала тоже, - король чуть пожал плечами. - Одни только ангелы небесные избавлены от хлопот о хлебе насущном. Мы тогда неделями не ели мяса, постоянно мерзли, чтобы изводить меньше дров, а половина вещей так и осталась в закладе. Подозреваю, кельнские ростовщики теперь показывают любопытствующим мои штопанные простыни как диковинку. Если бы у Карла была возможность выделять на содержание сына большие суммы, если бы Люси тратила их с умом... Можно было только надеяться, что нищее детство Джейми превратилось в страшный сон, когда он стал герцогом Монмутом и мужем одной из богатейших девушек в королевстве.
Джеймс Монмут: – Неужели низкие негодяи смеют так поступать, сир? – воскликнул шокированный Монмут, не зная, рассмеяться ему удачной шутке или возмутиться оскорблением Величества. – Не могу поверить. Слава богу, те времена давно канули в Лету, и никто и не подумает судить вас строго за поступки, совершенные в юности. Даже если… – Джейми выдержал эффектную паузу, прежде чем перейти к главной части своего повествования. Пока все, что поведал ему отец, вполне укладывалось в картинку, что Монмут успел нарисовать в своем воображении, и он продолжил, собрав всю свою смелость. – Что бы вы сказали, если бы неожиданно… совершенно случайно, понимаете? Если бы всплыло письмо, где моя мать говорит о… заключенном ею браке? Джеймс пытливо посмотрел на короля, не желая упустить ни малейшего изменения в августейшем лице.
Карл II: - Если бы это произошло лет пятнадцать назад, я был бы огорчен, - Карл и сам не знал, что огорчило бы его в этом случае больше, двуличие любовницы или то, что никто из придворных не счел нужным оповестить об этом монарха. - Но с течением времени... Ты теперь взрослый мужчина, Джейми, ты можешь понять. Твоя матушка была вольна войти замуж, я бы не стал этому противиться, только забрал бы тебя под свою опеку, как, впрочем, и поступил. Тут Его Величество снова покривил душой, поскольку замужество Люси освобождало короля от необходимости выплачивать ей содержание. Карл прекрасно помнил историю с Генри де Виком в Брюсселе и порой сожалел, что не даровал ему высочайшее разрешение на брак с матерью своего бастарда. Во всяком случае, это могло бы уберечь Люси от связей с Говардом, Таффе, Беннетом и черт знает, с кем еще.
Джеймс Монмут: Герцог Монмут был готов к холодности, гневу и даже испугу со стороны короля, и при любом раскладе продолжил бы твердо настаивать на своем, но тут – растерялся. – Не стали бы противиться… Вольна была выйти… – Джеймс почувствовал, что от него таинственным образом ускользает нить разговора, и громко воскликнул, прежде чем его бедная голова окажется окончательно замороченной. – Постойте, постойте! Так я же не кого-то другого имел в виду, а вас, сир! – и на тот случай, если Карл не понял, фигурантом чего он стал, Монмут пояснил со смущенно-торжественным видом, приличествующим принцу. – В письме идет речь именно о вашем браке. Незаметно для самого герцога гипотетическое письмо из отвлеченного рассуждения превратилось во вполне реальный и осязаемый факт. Не так он хотел выстроить беседу на столь щекотливую тему, но как уж вышло… Впрочем, этот девиз герцог Монмут мог применить впоследствии ко многому в своей жизни.
Карл II: Впервые в жизни Карл понял, что "лишиться дара речи" - не просто избитая метафора. Люси многозначительно намекала всем, желающим ее слушать, что владеет бумагами, которые подтверждают ее брак с королем Англии, Шотландии и Ирландии, но ей никогда не приходило в голову заговорить о свадьбе со своим августейшим любовником. Она могла родить хоть дюжину сыновей от него, Карл охотно признал бы их своими, но никогда не потерял бы голову настолько, чтобы тайно обвенчаться с женщиной... подобного рода. Да, пусть это звучало лицемерно, но Карл знал: королева - это больше, чем просто жена. Мысль о Люси в короне оскорбляла саму идею монархии. - Кто дал тебе это письмо, Джейми? - взгляд темных глаз короля не предвещал ничего хорошего для того, кто вздумал вовлечь Монмута в грязную интригу. Карл не сомневался, что самостоятельно сын до подобного не додумался бы, а потому почти не гневался на него. Джеймс легковерен и тщеславен, человек, обладающий острым умом, без труда вовлечет его в ловушку. Но чего ради? Кому мешает Монмут?
Джеймс Монмут: – Не понимаю, о чем вы, сир, – Джеймс сделал попытку увильнуть, вовсе не желая открыть сразу все свои карты. – Благодаря счастливой случайности мне стало известно, что подобное письмо существует. Вот и все. Уже договорив, Монмут сообразил, что Карл может найти для подобной случайности другой эпитет, чем «счастливая», и упрямо выдвинул вперед подборок. Вряд ли герцог Монмут забрал бы назад это слово, даже представься ему возможность повернуть время на две минуты вспять.
Карл II: - Ты полагаешь, что подобное объяснение меня удовлетворит, Джейми? - Карл отступил на шаг, окинув сына внимательным взглядом. - Ты думаешь, что я позволю кому-то распускать сплетни о моем браке с твоей матушкой? Тот, кто поведал Монмуту сказочку о бумагах в черной шкатулке, знал, что делает. Ложно понятое чувство чести не позволит герцогу выдать интригана отцу, а природная гордость - забыть о том, что он является полноправным наследником престола. Учитывая характер Джеймса, это могло плачевно закончиться для него. Стоит ему проболтаться об этом письме неопределенного происхождения, как поутихшие слухи поползут с новой силой, и у Карла не будет другого выхода, кроме как начать громкое разбирательство.
Джеймс Монмут: – Объяснение?! – почти закричал Монмут, мгновенно позабывший все свои добрые намерения. – А вам не кажется, что это мне, мне! впору спрашивать объяснений? Ловкость отца, в очередной раз сумевшего повернуть дело так, что из нападающей стороны Джеймс превратился в обороняющуюся, чрезвычайно возмутила его. – Или вы будете отрицать, что такое письмо существует, сир? – продолжил герцог в запальчивости, уже не заботясь понижать голос. – Я видел его собственными глазами и держал в руках. И читал! Да, я прочел его от первой до последней строчки и могу сказать, что о браке там говорится со всей определенностью и недвусмысленностью!
Карл II: - Не сметь! - коротко рявкнул Карл. В одно мгновение перед его внутренним взором пронеслись картины бедствий, ожидающих страну, если вдруг Монмуту вздумается карабкаться на престол. - Прежде всего, я не намерен давать тебе отчета, Джеймс, - продолжал он уже более сдержанно. - Ни как твой отец, ни как твой король. Моего слова должно быть достаточно, чтобы увериться - твоя мать никогда не была мне законной женой. Ты мой старший сын, я признал это перед всей Англией, но даже не мечтай, что однажды тебя назовут "Его Королевское Высочество". Тебе не бывать принцем Уэльским, Джейми. Смирись с этим. Правда была жестокой, но ее следовало произнести вслух. Карл не хотел, чтобы сын тешил себя опасными - в первую очередь, для него самого - иллюзиями.
Джеймс Монмут: В черных глазах королевского бастарда тлело плохо скрытое непокорство. Во всех гневных отрицаниях, что обрушил на него Карл, недоставало одного – опровержения самого факта существования письма. Герцогу Монмуту этого было довольно: брак короля с португальской принцессой еще не утратил надежд принести стране наследника, и отец сейчас ограждал будущее не рожденного пока сына. – Другого принца Уэльского и нет, сир, – упрямо возразил Джеймс. – Я согласен уступить владетелю Уэльса, но не Йорка.
Карл II: Его Величество не ожидал, что Монмуту придется повторять дважды прописные истины, а потому на мгновение даже опешил, но тут же взял себя в руки. - Послушайте меня хорошенько, сэр. Если Господь не дарует нам принца Уэльского, то корону наследует Джеймс Стюарт, герцог Йорк. За ним - Джеймс Стюарт, герцог Кембридж. Не ты, мой мальчик. Джеймс Скотт никогда не будет королем! - невольно Карл снова повысил голос, будто пытаясь докричаться до здравого смысла сына, потом, опомнившись, снова заговорил обычным тоном, хоть это и стоило ему недюжинного усилия воли. - Те люди, что рассказали тебе об этом письме - враги короны. Не прислушивайся к ним, если хочешь сохранить мое расположение. Я даже не прошу, чтобы ты назвал их - просто перестань доверять тем, кто желает тебе зла. Когда Люси принялась распускать слухи о черной шкатулке, где якобы хранила бумаги, свидетельствующие о ее браке с королем, Джейми был очень мал. Неужели она все же пыталась втолковать несмышленышу, что он является полноправным наследником своего отца? Нет же, иначе Джеймс вспомнил бы об этом гораздо раньше... Определенно, здесь незримо присутствовал кто-то, желающий сильно усложнить жизнь английского монарха.
полная версия страницы