Форум » Лондон и его окрестности » Стремись к богатству, похитри, Фортуне стань приятен… » Ответить
Стремись к богатству, похитри, Фортуне стань приятен…
Томми Стаббз: Дом Энтони Сигрейва, позднее утро 4 мая 1665 года
Ответов - 34, стр:
1 2 All
Томми Стаббз: Благородный мастер Ричард Сигрейв, он же беспородный Томми Стаббз, изволили предаваться отдохновению, то бишь слоняться без дела по коридору обширного дома Сигрейвов, ускользнув от бдительного ока Бетси. Мальчишка с любопытством лондонского зеваки рассматривал стены, высокий потолок, массивные двери темного дуба, кое-где трогая их за хитро вырезанные ручки. – Сокровища, сокровища, – недовольно бормотал себе под нос новоявленный наследник. – Где ж я возьму сокровища-то, преподобный? Корабль уведу, что ли? Сам бы приходил да вынюхивал, а я уж, так и быть, окошко бы открыл, чтоб залазить было сподручней… Наконец, он подошел к одной из дверей, с виду совершенно такой же, как остальные, и которая неожиданно легко подалась под детской ладошкой. В нос Томми ударил знакомый уютный аромат, знакомый по объятиям миссис Сигрейв. Он замер на пороге, растерянно хлопая ресницами и не решаясь ступить ни туда, ни обратно.
Маргарет Сигрейв: Маргарет Сигрейв, сидя в своей комнате за маленьким столиком, подсчитывала домашние расходы. Она знала, что муж всегда внимательно просматривает ее счета, а потом коротко хвалит ее за аккуратность и разумную экономию. Но сегодня цифры, обычно такие послушные, вытворяли нечто невообразимое. Жалование кухарке каким-то неприличным образом сложилось с расходом на муку и масло, счет мясника был внесен в список расходов дважды, а на полях списка вдруг возникла острая лисья морда, очень похожая на мордочку бархатной игрушки, которую она вчера вечером отнесла в спальню Ричарда. Увидев эту морду на полях, Маргарет вздохнула, положила перо на подставочку и накрыла чернильницу серебряной крышечкой. Увы, она рассеянна и ленива, что не может радовать Господа! Ничего, она вернется к своим занятием немножко позже. А сейчас надо узнать, чем занят мальчик... Она узнала это в тот же миг: дверь приоткрылась, и в щели возникла самая родная, самая любимая, самая красивая на свете мордашка. - Заходи, дорогой мой! Как хорошо, что ты меня нашел! Я уже успела соскучиться!
Томми Стаббз: Ободренный ласковым приемом, Том для приличия потоптался у дверей и мышкой проскочил внутрь, косясь на ворох бумаг и чернильницу. Мальчишка помнил, что ему обещались затолкать в голову все уроки, что он пропустил, шляясь по лондонским трущобам, и он робко надеялся, что это пока не оно. – Добр`утр, мэм, – скороговоркой выдохнул он и переминаясь с ноги на ногу пояснил, помня давешний конфуз с пряжкой. – Осматривался я тут понемногу и надумал проведать. Вытянув шею и став похожим на тощего петушонка, Томми скосил глаза вбок, на столик, и не утерпел: – А чего вы это тут делаете? – захотел он внести ясность в смущавшее его положение. Про лохань он поначалу тоже ничего плохого не подумал, а его туда макнули прямо по макушку!
Маргарет Сигрейв: - Подсчитываю расходы, - ответила Маргарет. - Смотрю, сколько денег в прошлом месяце ушло на еду, на жалованье слугам... другие расходы... - И честно добавила: - Но с подсчетами у меня сегодня не получается, потому что я думаю только про тебя, мой дорогой. Что ты делал? Уже осмотрел весь дом? Женщине хотелось спросить, вспомнил ли Дикон хоть что-то знакомое... Но она не решилась. Вместо этого она легонько взъерошила рыжие волосы и шутливо сказала: - Молодой господин после долгого отсутствия изволит осматривать свое хозяйство?
Томми Стаббз: Молодой господин потупился и смущенно поковырял носком башмака пол. – Не, я это… – на всякий случай открестился он от будущих возможных подозрений, – не хозяйство, просто осматриваюсь. Дом будто бы, а все как неродное, – душераздирающе вздохнул Томми и доверчиво поглядел на Маргарет. – А зачем… сами? – кивнул мальчишка на стопку счетов, которые нынче никак не поддавались леди Сигрейв. – Поручили бы кому-нибудь. Или не доверяете? – спросил он по-свойски, оглянувшись на прикрытую дверь. Мамаша Гвин тоже предпочитала держать все в своих крепких ручках, но Том был неглуп и различал хозяйку борделя и благородную леди. Опыта, чтобы найти общее и провести параллель с любым справно налаженным делом, у юного Стаббза еще не было.
Маргарет Сигрейв: - Дорогой мой, у каждого из нас в жизни свое дело. У меня - заботиться о том, чтобы в доме всегда был порядок, а деньги, которые папа выдает на хозяйство, распределялись разумно. А доверие... у нас хорошие слуги, плохих я не стала бы держать. Но они хорошие еще и потому, что знают: в доме есть хозяйский глаз. Если хозяйка ленива и безалаберна, даже самые лучшие слуги отобьются от рук. Начнется лень и воровство. Глядя на свое сокровище, Маргарет с удовольствием добавила: - Не забывай об этом, когда ты вырастешь и у тебя будут свои слуги.
Томми Стаббз: Окончание про собственных слуг Томми понравилось, и он даже с полминуты предавался мечтаниям, каково это, когда вокруг тебя суетятся толпа лакеев, то башмаки подают, то яблоко наливное… Мальчишка хмыкнул: и еще платок нос утирать при каждом чихе. Знаем мы таких! Только вот в доме Сигрейвов ничего подобного не наблюдалось; наоборот, прислуги было удивительно немного для таких богатств, что расписывал для своего малолетнего подручного преподобный Нэш. Понятным образом мысли наследника скакнули от преподобного к заданию, которое – хочешь, не хочешь – нужно отрабатывать, если Том Стаббз желает сохранить свою тощую шею в целости. – Если тут есть, что воровать, надобно собаку злую сторожевую завести, – с деланной небрежностью обронил Том, приступая к делу, как это водится у знатоков и людей бывалых, издалека. – Есть собака-то?
Маргарет Сигрейв: - Конечно, мой дорогой, - улыбнулась Маргарет. - Собаки есть у всех состоятельных хозяев. У нас - три чудесных мастиффа. Голиаф, Медведь и Меченый. Их кормит наш конюх. Это сильные и свирепые звери. И красивые: Медведь и Меченый - темно-рыжие, а Голиаф - бурый с черными полосами. Кухарка их боится, даже не подходит к конюшне. Горничная тоже боялась, но... Маргарет хотела сказать, что служанка, бегая тайком на свидание к конюху, не испугалась бы даже драконов, не то что мастиффов, но сообразила, что это не тема для разговоров с мальчиком, и завершила фразу иначе: - Но поняла, что они умные и бросаются только на чужих. И ты их не бойся. Медведя и Меченого спускают с цепи только ночью, а Голиаф - самый умный - хоть и не на привязи, но не бросится ни на кого без приказа. Обычно он дремлет под лестницей, но он очень чуткий, и если его позвать - примчится так, что на пути не стой, затопчет! Кстати, надо тебя с ним познакомить. Он такой умница, что ты на нем сможешь хоть верхом сидеть.
Томми Стаббз: – Ого! – уважительно присвистнул Томми. Три здоровых зверюги. Туго придется преподобному. Название, которое назвала леди Сигрейв, было мальчишке незнакомо, но воображение услужливо нарисовало нечто, похожее на теленка-переростка в косматой шкуре, кишащей блохами. Маленькую шавку Медведем не нарекут, да и Голиаф звучало достаточно внушительно, хотя и непонятно – увы, в круг обучения маленького оборванца, попрошайки и воришки не входило чтение Библии и посещение церковных проповедей. При предложении познакомить со страшным зверем что-то мягким комом толкнулось в грудину, а затем с трепыханием свалилось куда-то в область пяток, но Томми назло улыбнулся чуть кривоватой и дерзкой ист-эндской ухмылкой. – И не боюсь я! С чего вы взяли? Хоть щас ведите, не сробею – сяду.
Маргарет Сигрейв: - Разумеется! - просияла Маргарет. - Ни в роду Сигрейвов, ни в роду Кроссвеллов никогда не было трусов... Кроссвеллы, дорогой, это твоя родня с маминой стороны. А с Голиафом я тебя познакомлю обязательно. Пусть пес знает, что ты тут не чужой, что тебя надо защищать и беречь... Я считаю, что лучше доверять охрану собакам, чем людям. В наши дни трудно найти честного сторожа, а в доме хоть и не хранятся несметные сокровища, но все-таки есть на что позариться ворам... С собаками все ясно и понятно, а люди... кто знает, что таит человек в душе?
Томми Стаббз: Это было то бревно, которое Томми должен был углядеть в своем глазу, не будь роговица и совесть мальчишки продублены уличными ветрами и непогодами. Однако неприятное стеснение и чесание в левом глазу он ощутил. – Собаку можно на требуху сманить, – поделился Томми во внезапном приступе откровенности, а после прикусил язык. Но слово не птица, не поймаешь. К тому же такой хороший дом могут навостриться обнести другие грабители, а это уже никуда не годилось – с проснувшейся рачительностью собственника подумал Томми. То, что самозваный мастер Сигрейв находился здесь с той же неблагородной целью, что и неизвестные злоумышленники, ничуть не равняло его с этими проходимцами. То другое дело, другое – и все! Тому не было известно изречение о Юпитере и быке, однако он был близок к тому, чтобы сформулировать его заново.
Маргарет Сигрейв: Слова мальчика вовсе не показались Маргарет подозрительными. Они говорили лишь о сообразительности юного отпрыска Сигрейвов, что не могло не порадовать счастливую маму. -Уже было кое-что подобное, - ответила она. - Какой-то мерзавец подбросил псам отравленное мясо. Но мастиффов со щенячьего возраста учат не брать пищу у чужих. Меченый, жадина, не удержался, слопал мясо и потом еле выжил. Голиаф и Медведь не прикоснулись к отраве - и подняли шум, когда какие-то люди перелезли через забор и попытались взломать ставни. Собаки спугнули воров, те убежали. Шум разбудил слуг, те сбежались с огнем - а Голиаф притащил чью-то куртку, разорванную и в крови. Наверное, он порвал одного из грабителей, а тот набросил псу на морду свою куртку и сбежал... Маргарет вздохнула. - Я потом три ночи боялась уснуть. Привыкла думать о своем доме как о мирном, добром и безопасном месте... а оказывается, на него зарятся негодяи. Что ж, золото и драгоценные камни всегда были приманкой для нечестных и недобрых людей...
Томми Стаббз: Том, с восхищением и ужасом приоткрыв рот, внимал почти героической повести о незадачливом воре. Среди многочисленных отрядов лондонских уличных попрошаек он хорошо помнил увечного одноглазого Джозайю, с косматой сивой гривой, хромого на обе ноги и с искалеченной клешней вместо правой руки. Пьяный, тот грозил своей суковатой клюкой, выкрикивая хриплым каркающим голосом, что был первым грабителем в Восточном Лондоне, да сгубила его трусость напарника. При этих словах Джозайя по-собачьи скалил зубы и смеялся так, что кровь стыла в жилах. Неужто бедолагу отделали страшные собаки его нового дома? – Ну, вору пришлось еще хуже, – почти философски заметил Томми, – он, поди, не три ночи не спал, а подольше. Так-таки им ничего и не досталось? – хитро прищурившись, спросил мальчишка. – Прячете, небось, сокровища за десятью замками? С золотом иначе нельзя, – умудрено продолжил Том, вспомнив собственный тайник в брюхе пучеглазой лисы.
Маргарет Сигрейв: - Вору пришлось хуже, - согласилась Маргарет, - но его в наш дом силой никто не тащил... И да, мы не разбрасываем ничего ценного на виду. Но наши главные ценности украсть нельзя. Папа говорил тебе, что наше богатство лежит за морем? Оттуда и текут к нам деньги. Я, честно говоря, не знаю толком, как папа распоряжается прибылью. Знаю, что дома хранятся деньги только на хозяйственные нужды - жалование слугам, оплата счетов. А драгоценности... я не придворная дама, у меня их не так уж много. В свое время я намекнула папе, что не стоит тратиться на побрякушки. Меня воспитывали строго. Твоя бабушка Джейн говорила, что лучшее украшение женщины - добродетель, а главные драгоценности - дети... Я только сейчас понимаю, как она права! Маргарет на секунду перестала улыбаться, у нее перехватило дыхание от волнения. Но тут же она взяла себя в руки и приветливо продолжила: - Но кое-что из украшений у меня, конечно, есть. Красивые вещицы, их не стыдно было бы надеть и во дворец.
Томми Стаббз: Томми рассудил, что сейчас не время вступать в пререкания, хотя насчет того, что в дом воров никто не тащил, он бы поспорил… Ох, и поспорил бы! Но откуда знать этой нарядной и домашней леди о голодном до рези в глазах и скулежа брюхе, удесятерявшем заманчивый блеск чужих монет, которые будто сами идут в ладонь? Ведь Господь заповедал делиться, и кто тому виной, что отчаявшиеся парни, не дожидаясь, решили взять положенную им долю сами? – Таких драгоценностей полон Ист-энд, по дюжине за полпенни, – непочтительно отмахнулся Том от мудрости бабушки Кроссвелл. – А уж за простенькое колечко или сережки две улицы можно набрать, да что-то охотников я не видел, – заключил мальчик, самовольно установив диковинный обменный курс беспризорников, – разве что в порт перепродать.
Маргарет Сигрейв: При словах "в порт перепродать" женщина побледнела. На нее лавиной обрушились страшные мысли о том, что за эти десять лет могло случиться с ее ребенком. Он мог умереть от голода. Он мог заболеть и скончаться где-нибудь под забором, и никто не помог бы ему. Его могли продать в порт - да-да, могли, Дикон верно говорит! И над ним, маленьким беззащитным юнгой, издевался бы жестокий капитан, его били бы матросы... Маргарет взяла себя в руки и с трудом улыбнулась: - Что ты говоришь, милый! Какое же тут может быть сравнение! Да разве я не отдала бы все свои украшения, лишь бы мой мальчик был со мной?
Томми Стаббз: – Серьезно? – удивился Томми и украдкой оглядел себя, выискивая скрытые достоинства, о которых прежде и не догадывался. Точно покойная мамаша согрешила с каким-нибудь джентмуном, раз уж эта добрая леди согласна отдать за такого ладного парнишку все свои побрякушки. «А ведь так и получится, если выйдет все, как задумал пронырливый мистер Нэш», – подумал Том, почувствовав щекотание между лопаток, то ли восторженный холодок опасности, то ли слабое шевеление совести, обычно спящей так крепко, что беспризорник и не знал ее жалящих укусов. Нет, то была определенно не совесть, поскольку Томми после наивного своего вопроса деловито уточнил: – А кому отдали бы?
Маргарет Сигрейв: Если Маргарет Сигрейв и растерялась от такой постановки вопроса, то лишь на мгновение. - Родной мой, - ответила она искренне, - да если бы я знала - кому, разве бы я позволила, чтобы ты десять лет рос вдали от родного дома? Папа, я знаю, все эти десять лет платил людям, которые тебя разыскивали. А я давала пастору деньги на благотворительность... нет, я понимаю, понимаю, что благосклонность Господа не купишь, но была у меня тайная мысль: а вдруг моя щедрость зачтется перед Его престолом и Он выполнит мое самое заветное, самое сердечное желание? Она почувствовала, что к глазам подступают слезы. Но когда-то миссис Кросвелл неукоснительно наказывала дочь за "жалкое хныканье", и Маргарет с детства научилась держать себя в руках. - Что это мы о грустном? - улыбнулась она.
Томми Стаббз: Ее отпрыск и рад бы был заговорить о чем-то веселом, но ему пока не приходило в голову ничего такого, что одновременно могло бы показаться смешным такой леди, как Маргарет Сигрейв, а заодно не позволило бы их беседе слишком далеко уйти в сторону от темы семейных драгоценностей. Колечко, сопровождавшее Томми Стаббза с самого раннего детства, сейчас пришлось как нельзя кстати – вроде тоже как фамильное украшение. – Мистер Уилз вчера мое кольцо рассматривал. На котором ваше имя вырезано, – солидно сообщил он. – Сэр отец сперва засомневался, а он ему сказал, чтобы не изволил беспокоиться. Раз стоит – "Мы-Сы", значит, ваше без сомнения. А что, у вас все вещи подписаны?
Маргарет Сигрейв: - Нет, - честно ответила Маргарет. - На моих драгоценностях нет никаких надписей. И я не знаю, кто пометил моими инициалами то колечко, что было у тебя все эти годы. Но тот, кто это сделал... ну, может, он и был плохим человеком, но этот поступок - добрый. Потому что он оставил для тебя, дорогой, мою памятку... что-то вроде знака, что у тебя есть мать, что она тебя любит и ищет... И тоже постаралась уйти от опасной темы: воспитание воспитанием, а разреветься все-таки можно... - А мои драгоценности подписывать ни к чему. Они же когда-нибудь уйдут по наследству потомкам. Только на изумрудной броши, которую папа подарил мне в день свадьбы, с обратной стороны выгравировано "С любовью". И дата свадьбы... Глаза Маргарет блеснули весело и чуть хвастливо, как у девчонки, которая показывает сверстникам дорогую куклу: - Ты же наверняка никогда не видел драгоценных камней! Хочешь посмотреть?
Томми Стаббз: Мастер Сигрейв напыжился так, будто инициалы, нацарапанные на колечке за полпенни, были выгравированы рукой искуснейшего голландского ювелира. И то верно - не эту ли цену или еще большую имели эти вкривь и вкось нанесенные буквы в глазах леди Сигрейв? С важностью короля, принимающего верительные грамоты от посла иноземной державы, Том кивнул. Камни он и правда не видел никогда, разве что в окошке проезжающей кареты можно было углядеть мерцающую в ухе леди или кавалера жемчужину, когда кучер зазевается пустить в ход кнут, и попрошайке удавалось приблизиться на расстояние тощей и грязной ручонки, готовой словить выцыганенный пронзительным верещанием пенни. Но что с того? Как сказал бы мудрец, не в камнях дело, а в месте, где они лежат. - Хочу, если не жалко! - задиристо ответил Томми, пустив в ход старую мальчишечью уловку "на слабо".
Маргарет Сигрейв: - Жалко? - удивилась Маргарет. - Мне? Для тебя?! Она развязала на висящий на поясе бархатный мешочек и достала оттуда связку ключей. Рукой отвела висевшую на стене картину: натюрморт с фруктами работы голландского художника. В одной из стенных панелей было отверстие, куда Маргарет вставила самый маленький из ключиков связки. Панель с негромким звоном отошла в сторону, открыв нишу, и женщина достала оттуда небольшую шкатулку - металлическую, украшенную тончайшей чеканкой. - Вот, посмотри, дорогой, - принялась Маргарет вынимать из шкатулки вещицу за вещицей. - Вот эти агаты в серебре - моя первая в жизни драгоценность... да-да, вот эти черные камешки - агаты. Когда я была ребенком и юной девушкой, твоя бабушка не разрешала мне носить украшения, чтобы я не росла тщеславной. И только на свадьбу она купила для меня вот этот гарнитур: вот, серьги и колье... А вот та изумрудная брошь, о которой я говорила. Вот, здесь написано: "С любовью"... А эту цепочку с золотым якорем подарил мистер Хардинг, компаньон папы. Якорь означает надежду... в тот день я и не знала, как нужна мне будет в жизни надежда... А миссис Хардинг подарила мне золотой аграф. Это такая застежка, дорогой, чтобы застегивать ею плащ... Джемайма - славная, добрая женщина, но совсем не умеет выбирать драгоценности. Аграф дорогой, красивый, но не подходит для женщины. Смотри, какой на нем рисунок: охотник над убитым оленем... Это мужская вещь, а твой папа не носит украшений... Тут Маргарет просияла от пришедшей в голову замечательной мысли: - Когда ты станешь старше, дорогой, я отдам аграф тебе. Он будет так чудесно смотреться на темном плаще! И она приложила золотую застежку к коричневому бархату на груди сына. - Ах, как эта вещь будет тебе к лицу!
Томми Стаббз: Томми скосил взгляд вниз на аграф, одновременно стараясь глядеть на мешочек с ключами, привешенный к поясу леди Сигрейв, отчего у бедняги от напряжения заломило в глазах - Том ощутил, что дуреет и косеет. Панель с картинкой - тьфу, безделица! Вот ключи с пояса стащить будет трудно и очень подозрительно, так что пущай преподобный запасется отмычками. А вот вещица на коричневом бархате на вкус Томми (если, конечно, вчерашний бродяжка смеет обладать хоть каким-то вкусом) смотрелась диковато, лишней деталью, которая станет цепляться за все, что ни попадя, и за которой надо будет следить, чтоб не сперли, а стоит не шибко много, как и все скромное содержимое шкатулки, которое никак не тянуло на три тысячи фунтов, дабы удовлетворить сообщника. - Маловато будет, - вслух огорчился Томми, и еще больше огорчился, когда понял, что неосторожно произнес это вслух, и пронзительно затараторил. - То есть вы такая красивая, жалко, что украшений так мало. А то бывает, красуется какая-нибудь карга старая, обвешанная побрякушками - от смеху же лопнуть можно!
Маргарет Сигрейв: - А разве это все? - с веселой гордостью сказала Маргарет. - Шкатулка глубокая, столик высокий, тебе и не видно, что еще на дне... Вот, посмотри на эти подвески с рубинами и два кольца. Они достались мне в наследство от матери. Я ни разу не видела их на ней, но они были отдельно упомянуты в завещании. А вот это - фамильные драгоценности Сигрейвов. Большинство из них ценны больше по воспоминаниям... но вот эта брошь с алмазами была бы достойна и королевы. Алмаз и называют королем камней. Посмотри, мой мальчик, как играют лучи света в камнях... И добавила, поворачивая перед мальчиком брошь: - Я не ювелир, точной цены камням не знаю, но фунтов пятьсот они, думаю, стоят...
Томми Стаббз: Маленькие глазки Томми широко раскрылись, жадно впитывая в себя блеск драгоценных камней, так ярко сверкавших, что он зажмурился и благоговейно выдохнул: - Пятьсот... Увы, ист-эндское воспитание не способствует проявлению тонких чувств, и лишь названная стоимость драгоценностей, а не чистота камней, изящество огранки и оправы убедило мальчика в ценности выложенных перед ним вещей. Женщина или девочка, с присущим этому полу тщеславием и инстинктивной тягой к яркому оперению, углядела бы больше и легче поддалась бы манящему блеску сокровищ. - Неужто так много? - недоверчиво спросил он, приподнявшись на цыпочки, чтобы лучше видеть и брошь, и шкатулку, и пытаясь произвести в уме сложные арифметические действия. Если каждая безделушка по пятьсот фунтов, а всего их там... То получится в итоге... - Так тут не меньше, чем на десять тыщ фунтов в этой шкатулке? - со священным ужасом уточнил Том, оглушенный полученным результатом.
Маргарет Сигрейв: - Нет, милый, - засмеялась Маргарет, - все, что в шкатулке, - пять сотен фунтов или немного побольше. Ну, я же сказала, что я не ювелир... Она сложила драгоценности в шкатулку. Аграф, прежде чем убрать, повертела в руке. Она представила себе стройного рыжеволосого юношу, темный плащ которого схвачен на плече золотой застежкой с тонким рисунком... Шкатулка вернулась на свое место в нише. Стенная панель со щелчком закрылась. - Драгоценностей могло быть и больше. Но я же говорила тебе, что отсоветовала папе тратиться на мои украшения. Так что там только свадебные подарки и то, что получено по наследству. Если не считать того рубинового кольца, в виде розы - ну, лежало на углу стола... Его папа мне подарил, когда я родила тебя. И сказал, что я все равно сделала ему гораздо более ценный подарок... Женщина гордо улыбнулась, признавая правильность этих слов. - Но это все пустяки. Лучше расскажи, дорогой, что ты делал без меня. Осмотрел дом? Все ли тебе понравилось?
Томми Стаббз: "Еще бы!" - едва не вырвалось у мальчишки, для которого верхом удобства и комфорта был памятный соломенный тюфяк на чердаке мамаши Гвин, однако Томми пересилил себя. Первые всходы выучки на джентмуна робко проклевывались через заскорузлую корку привычек прежней жизни. - Хороший дом, солидный, - важно кивнул он, проводив взглядом каждую укладываемую побрякушку и саму упрятываемую шкатулку. - Коли буду жаловаться, совру. Тихо, как на кладбище. Никого нет, а пото-о-о-ом как вырастет из-под земли лакей какой-нибудь, - высказал претензию Том, невзирая на только что высказанное обещание не жаловаться. - Привязали бы им к башмакам бубенцы что ли...
Маргарет Сигрейв: Маргарет с удовольствием засмеялась, представив себе, какой перезвон поднялся бы по всему дому. Вот солидно позвякивает лакей Джозеф, вот мелко бренчит горничная Бетси, вот погромыхивает кухарка... - Дорогой, прислуга и должна ходить тихо, чтобы шум нас не беспокоил... Но я совсем забыла: я же хотела познакомить тебя с нашим псом! С Голиафом! Это обязательно нужно сделать, чтобы он ненароком не принял тебя за чужого... Пойдем прямо сейчас, а то он выскочит из-под лестницы и напугает тебя!
Томми Стаббз: Будущему владельцу дома и всего имущества Сигрейвов - а стало быть, и пресловутого Голиафа (если псина не издохнет к тому счастливому моменту) - не к лицу было робеть перед знакомством с собакой, пусть и имевшей в своем послужном списке и зубах хоть дюжину грабителей. Томми сопнул носом и ясным лихим взором, как перед прыжком в мутную Темзу, посмотрел в улыбающееся лицо леди Сигрейв. - А пойдемте! - отважно заявил он. - И пусть прыгает. Чего мне его бояться-то. Да в Ист-энде от меня любая шавка удирала, поджав хвост. Камни я метко кидаю, - с хвастливой скромностью пояснил Том.
Маргарет Сигрейв: Но когда мать и сын вышли в холл и на веселый окрик женщины: "Голиаф!" - из-под лестницы вышел пес, стало ясно, что только самый глупый из всех уличных мальчишек швырнул бы в это страшилище камнем. Огромный короткошерстный зверь, темно-бурый с черными полосами, охотно поспешил к хозяйке, радостно помахивая длинным, сужающимся к концу хвостом. И тот, кто попал бы под удар этого веселого хвоста, заработал бы синяк. Женщина с веселым смехом ухватила пса за ошейник, держа его так, чтобы слюна с его отвислых брыластых губ не угодила ей на платье. - Не вздумай прыгнуть на меня, разбойник! Уши надеру!.. Смотри: это хозяин, хозяин!.. Голиаф понимал разницу между словами "свой" и "хозяин". Его ореховые глаза пристально глянули на мальчишку: мол, чего от тебя ожидать? Продолжая правой рукой держать пса за ошейник, Маргарет левой рукой ласково потрепала его черные тонкие уши, свисающие на щеки. - Это хорошая, дорогая собака, мой мальчик. Он из Элвастон Касл, из псов лорда Харрингтона. Если не ошибаюсь, Харрингтоны лет сто как разводят таких красавцев, если не больше... И он прекрасно дрессирован. Знаешь, в его присутствии папа никогда не кладет руку на эфес шпаги. Потому что для пса это команда: напасть на папиного собеседника. Так Голиафа выучили с детства... Подойди, погладь его. Пусть он запомнит, что ты - его хозяин. Не бойся, я его держу...
Томми Стаббз: Мастер Сигрейв тем временем проделал нечто совсем противоположное: упрятал руки за спину, да и ноги старался держать подальше от страшных зубов. Сейчас-то псина ведет себя смирно, но кто знает, что ему стрельнет в башку? Голиаф Томми впечатлил неимоверно: мальчишка разрывался между восхищением громадиной и ужасом перед пастью, в которой поблескивали белые зубы, даже на вид острые, как нож грабителя. Однако эффект был заметно ослаблен самой леди Сигрейв, которая вела себя со сторожевой собакой, как с какой-нибудь болонкой. Томми приободрился и неловко возложил левую руку на лобастую голову Голиафа, коротко погладив блестящую, будто бархатную шерсть, однако сказать ничего не получилось. Все слова застряли где-то в области гулко бьющегося сердца.
Маргарет Сигрейв: - Молодец! - оценила Маргарет поступок сына. - Ты у меня смелый мальчик. Голиаф вывалил огромный язык и часто задышал. Никакой враждебности к мальчику пес не проявил. Будь перед ним взрослый человек, пес держался бы более настороженно, но это же человечий щенок! Кроме того, Голиаф понимал слово "хозяин". - Когда ты научишься ездить верхом, - мечтательно сказала женщина, - и будешь совершать верховые прогулки, Голиаф будет тебя сопровождать. Чтобы тебя никто не ограбил... или иначе не обидел. И посерьезнела, вспомнив о Финеасе Сигрейве.
Томми Стаббз: Уточнение, что выезжать наследнику Сигрейвов придется не верхом на Голиафе, пришлось как нельзя более кстати, поскольку Томми уже успел очень ярко представить себе, как он скачет по Друри-лейн верхом на громадной псине, а вдогонку с лаем бежит свора разномастных дворняг на потеху улюлюкающей толпе. - Вы не переживайте так, - участливо промолвил он, - я за себя постоять могу. Вот если, скажем, меня кто сзади схватит, я его в... коленку вот эдак пну. И локтем в печенку. А если спереди - тогда опять пну и лбом в зубы. Несмотря на всю кровожадность своего повествования, Томми благоразумно не повышал голоса и не делал резких движений, хотя ужасно хотелось наглядно показать доброй леди, как умеют драться в Ист-Энде. Почему-то юному Сигрейву казалось, что Голиаф подобного не одобрит.
Маргарет Сигрейв: Маргарет вздохнула и напомнила себе о том, что мальчик не виноват в том, что рос в совершенно невозможных местах и учился невозможным вещам... Слово "учиться" перевело ее мысли в другое русло. - Мой мальчик, сегодня ты отдыхаешь, а завтра мы с папой найдем для тебя учителей... Голиаф, ступай на место... Тебе, дорогой, придется очень многое нагонять... Пес солидно, неспешно отправился под лестницу - досматривать сны, прерванные появлением нового хозяина. Эпизод завершен
полная версия страницы