Форум » Лондон и его окрестности » Стремись к богатству, похитри, Фортуне стань приятен… » Ответить
Стремись к богатству, похитри, Фортуне стань приятен…
Томми Стаббз: Дом Энтони Сигрейва, позднее утро 4 мая 1665 года
Ответов - 34, стр:
1 2 All
Томми Стаббз: Благородный мастер Ричард Сигрейв, он же беспородный Томми Стаббз, изволили предаваться отдохновению, то бишь слоняться без дела по коридору обширного дома Сигрейвов, ускользнув от бдительного ока Бетси. Мальчишка с любопытством лондонского зеваки рассматривал стены, высокий потолок, массивные двери темного дуба, кое-где трогая их за хитро вырезанные ручки. – Сокровища, сокровища, – недовольно бормотал себе под нос новоявленный наследник. – Где ж я возьму сокровища-то, преподобный? Корабль уведу, что ли? Сам бы приходил да вынюхивал, а я уж, так и быть, окошко бы открыл, чтоб залазить было сподручней… Наконец, он подошел к одной из дверей, с виду совершенно такой же, как остальные, и которая неожиданно легко подалась под детской ладошкой. В нос Томми ударил знакомый уютный аромат, знакомый по объятиям миссис Сигрейв. Он замер на пороге, растерянно хлопая ресницами и не решаясь ступить ни туда, ни обратно.
Маргарет Сигрейв: Маргарет Сигрейв, сидя в своей комнате за маленьким столиком, подсчитывала домашние расходы. Она знала, что муж всегда внимательно просматривает ее счета, а потом коротко хвалит ее за аккуратность и разумную экономию. Но сегодня цифры, обычно такие послушные, вытворяли нечто невообразимое. Жалование кухарке каким-то неприличным образом сложилось с расходом на муку и масло, счет мясника был внесен в список расходов дважды, а на полях списка вдруг возникла острая лисья морда, очень похожая на мордочку бархатной игрушки, которую она вчера вечером отнесла в спальню Ричарда. Увидев эту морду на полях, Маргарет вздохнула, положила перо на подставочку и накрыла чернильницу серебряной крышечкой. Увы, она рассеянна и ленива, что не может радовать Господа! Ничего, она вернется к своим занятием немножко позже. А сейчас надо узнать, чем занят мальчик... Она узнала это в тот же миг: дверь приоткрылась, и в щели возникла самая родная, самая любимая, самая красивая на свете мордашка. - Заходи, дорогой мой! Как хорошо, что ты меня нашел! Я уже успела соскучиться!
Томми Стаббз: Ободренный ласковым приемом, Том для приличия потоптался у дверей и мышкой проскочил внутрь, косясь на ворох бумаг и чернильницу. Мальчишка помнил, что ему обещались затолкать в голову все уроки, что он пропустил, шляясь по лондонским трущобам, и он робко надеялся, что это пока не оно. – Добр`утр, мэм, – скороговоркой выдохнул он и переминаясь с ноги на ногу пояснил, помня давешний конфуз с пряжкой. – Осматривался я тут понемногу и надумал проведать. Вытянув шею и став похожим на тощего петушонка, Томми скосил глаза вбок, на столик, и не утерпел: – А чего вы это тут делаете? – захотел он внести ясность в смущавшее его положение. Про лохань он поначалу тоже ничего плохого не подумал, а его туда макнули прямо по макушку!
Маргарет Сигрейв: - Подсчитываю расходы, - ответила Маргарет. - Смотрю, сколько денег в прошлом месяце ушло на еду, на жалованье слугам... другие расходы... - И честно добавила: - Но с подсчетами у меня сегодня не получается, потому что я думаю только про тебя, мой дорогой. Что ты делал? Уже осмотрел весь дом? Женщине хотелось спросить, вспомнил ли Дикон хоть что-то знакомое... Но она не решилась. Вместо этого она легонько взъерошила рыжие волосы и шутливо сказала: - Молодой господин после долгого отсутствия изволит осматривать свое хозяйство?
Томми Стаббз: Молодой господин потупился и смущенно поковырял носком башмака пол. – Не, я это… – на всякий случай открестился он от будущих возможных подозрений, – не хозяйство, просто осматриваюсь. Дом будто бы, а все как неродное, – душераздирающе вздохнул Томми и доверчиво поглядел на Маргарет. – А зачем… сами? – кивнул мальчишка на стопку счетов, которые нынче никак не поддавались леди Сигрейв. – Поручили бы кому-нибудь. Или не доверяете? – спросил он по-свойски, оглянувшись на прикрытую дверь. Мамаша Гвин тоже предпочитала держать все в своих крепких ручках, но Том был неглуп и различал хозяйку борделя и благородную леди. Опыта, чтобы найти общее и провести параллель с любым справно налаженным делом, у юного Стаббза еще не было.
Маргарет Сигрейв: - Дорогой мой, у каждого из нас в жизни свое дело. У меня - заботиться о том, чтобы в доме всегда был порядок, а деньги, которые папа выдает на хозяйство, распределялись разумно. А доверие... у нас хорошие слуги, плохих я не стала бы держать. Но они хорошие еще и потому, что знают: в доме есть хозяйский глаз. Если хозяйка ленива и безалаберна, даже самые лучшие слуги отобьются от рук. Начнется лень и воровство. Глядя на свое сокровище, Маргарет с удовольствием добавила: - Не забывай об этом, когда ты вырастешь и у тебя будут свои слуги.
Томми Стаббз: Окончание про собственных слуг Томми понравилось, и он даже с полминуты предавался мечтаниям, каково это, когда вокруг тебя суетятся толпа лакеев, то башмаки подают, то яблоко наливное… Мальчишка хмыкнул: и еще платок нос утирать при каждом чихе. Знаем мы таких! Только вот в доме Сигрейвов ничего подобного не наблюдалось; наоборот, прислуги было удивительно немного для таких богатств, что расписывал для своего малолетнего подручного преподобный Нэш. Понятным образом мысли наследника скакнули от преподобного к заданию, которое – хочешь, не хочешь – нужно отрабатывать, если Том Стаббз желает сохранить свою тощую шею в целости. – Если тут есть, что воровать, надобно собаку злую сторожевую завести, – с деланной небрежностью обронил Том, приступая к делу, как это водится у знатоков и людей бывалых, издалека. – Есть собака-то?
Маргарет Сигрейв: - Конечно, мой дорогой, - улыбнулась Маргарет. - Собаки есть у всех состоятельных хозяев. У нас - три чудесных мастиффа. Голиаф, Медведь и Меченый. Их кормит наш конюх. Это сильные и свирепые звери. И красивые: Медведь и Меченый - темно-рыжие, а Голиаф - бурый с черными полосами. Кухарка их боится, даже не подходит к конюшне. Горничная тоже боялась, но... Маргарет хотела сказать, что служанка, бегая тайком на свидание к конюху, не испугалась бы даже драконов, не то что мастиффов, но сообразила, что это не тема для разговоров с мальчиком, и завершила фразу иначе: - Но поняла, что они умные и бросаются только на чужих. И ты их не бойся. Медведя и Меченого спускают с цепи только ночью, а Голиаф - самый умный - хоть и не на привязи, но не бросится ни на кого без приказа. Обычно он дремлет под лестницей, но он очень чуткий, и если его позвать - примчится так, что на пути не стой, затопчет! Кстати, надо тебя с ним познакомить. Он такой умница, что ты на нем сможешь хоть верхом сидеть.
Томми Стаббз: – Ого! – уважительно присвистнул Томми. Три здоровых зверюги. Туго придется преподобному. Название, которое назвала леди Сигрейв, было мальчишке незнакомо, но воображение услужливо нарисовало нечто, похожее на теленка-переростка в косматой шкуре, кишащей блохами. Маленькую шавку Медведем не нарекут, да и Голиаф звучало достаточно внушительно, хотя и непонятно – увы, в круг обучения маленького оборванца, попрошайки и воришки не входило чтение Библии и посещение церковных проповедей. При предложении познакомить со страшным зверем что-то мягким комом толкнулось в грудину, а затем с трепыханием свалилось куда-то в область пяток, но Томми назло улыбнулся чуть кривоватой и дерзкой ист-эндской ухмылкой. – И не боюсь я! С чего вы взяли? Хоть щас ведите, не сробею – сяду.
Маргарет Сигрейв: - Разумеется! - просияла Маргарет. - Ни в роду Сигрейвов, ни в роду Кроссвеллов никогда не было трусов... Кроссвеллы, дорогой, это твоя родня с маминой стороны. А с Голиафом я тебя познакомлю обязательно. Пусть пес знает, что ты тут не чужой, что тебя надо защищать и беречь... Я считаю, что лучше доверять охрану собакам, чем людям. В наши дни трудно найти честного сторожа, а в доме хоть и не хранятся несметные сокровища, но все-таки есть на что позариться ворам... С собаками все ясно и понятно, а люди... кто знает, что таит человек в душе?
Томми Стаббз: Это было то бревно, которое Томми должен был углядеть в своем глазу, не будь роговица и совесть мальчишки продублены уличными ветрами и непогодами. Однако неприятное стеснение и чесание в левом глазу он ощутил. – Собаку можно на требуху сманить, – поделился Томми во внезапном приступе откровенности, а после прикусил язык. Но слово не птица, не поймаешь. К тому же такой хороший дом могут навостриться обнести другие грабители, а это уже никуда не годилось – с проснувшейся рачительностью собственника подумал Томми. То, что самозваный мастер Сигрейв находился здесь с той же неблагородной целью, что и неизвестные злоумышленники, ничуть не равняло его с этими проходимцами. То другое дело, другое – и все! Тому не было известно изречение о Юпитере и быке, однако он был близок к тому, чтобы сформулировать его заново.
Маргарет Сигрейв: Слова мальчика вовсе не показались Маргарет подозрительными. Они говорили лишь о сообразительности юного отпрыска Сигрейвов, что не могло не порадовать счастливую маму. -Уже было кое-что подобное, - ответила она. - Какой-то мерзавец подбросил псам отравленное мясо. Но мастиффов со щенячьего возраста учат не брать пищу у чужих. Меченый, жадина, не удержался, слопал мясо и потом еле выжил. Голиаф и Медведь не прикоснулись к отраве - и подняли шум, когда какие-то люди перелезли через забор и попытались взломать ставни. Собаки спугнули воров, те убежали. Шум разбудил слуг, те сбежались с огнем - а Голиаф притащил чью-то куртку, разорванную и в крови. Наверное, он порвал одного из грабителей, а тот набросил псу на морду свою куртку и сбежал... Маргарет вздохнула. - Я потом три ночи боялась уснуть. Привыкла думать о своем доме как о мирном, добром и безопасном месте... а оказывается, на него зарятся негодяи. Что ж, золото и драгоценные камни всегда были приманкой для нечестных и недобрых людей...
Томми Стаббз: Том, с восхищением и ужасом приоткрыв рот, внимал почти героической повести о незадачливом воре. Среди многочисленных отрядов лондонских уличных попрошаек он хорошо помнил увечного одноглазого Джозайю, с косматой сивой гривой, хромого на обе ноги и с искалеченной клешней вместо правой руки. Пьяный, тот грозил своей суковатой клюкой, выкрикивая хриплым каркающим голосом, что был первым грабителем в Восточном Лондоне, да сгубила его трусость напарника. При этих словах Джозайя по-собачьи скалил зубы и смеялся так, что кровь стыла в жилах. Неужто бедолагу отделали страшные собаки его нового дома? – Ну, вору пришлось еще хуже, – почти философски заметил Томми, – он, поди, не три ночи не спал, а подольше. Так-таки им ничего и не досталось? – хитро прищурившись, спросил мальчишка. – Прячете, небось, сокровища за десятью замками? С золотом иначе нельзя, – умудрено продолжил Том, вспомнив собственный тайник в брюхе пучеглазой лисы.
Маргарет Сигрейв: - Вору пришлось хуже, - согласилась Маргарет, - но его в наш дом силой никто не тащил... И да, мы не разбрасываем ничего ценного на виду. Но наши главные ценности украсть нельзя. Папа говорил тебе, что наше богатство лежит за морем? Оттуда и текут к нам деньги. Я, честно говоря, не знаю толком, как папа распоряжается прибылью. Знаю, что дома хранятся деньги только на хозяйственные нужды - жалование слугам, оплата счетов. А драгоценности... я не придворная дама, у меня их не так уж много. В свое время я намекнула папе, что не стоит тратиться на побрякушки. Меня воспитывали строго. Твоя бабушка Джейн говорила, что лучшее украшение женщины - добродетель, а главные драгоценности - дети... Я только сейчас понимаю, как она права! Маргарет на секунду перестала улыбаться, у нее перехватило дыхание от волнения. Но тут же она взяла себя в руки и приветливо продолжила: - Но кое-что из украшений у меня, конечно, есть. Красивые вещицы, их не стыдно было бы надеть и во дворец.
Томми Стаббз: Томми рассудил, что сейчас не время вступать в пререкания, хотя насчет того, что в дом воров никто не тащил, он бы поспорил… Ох, и поспорил бы! Но откуда знать этой нарядной и домашней леди о голодном до рези в глазах и скулежа брюхе, удесятерявшем заманчивый блеск чужих монет, которые будто сами идут в ладонь? Ведь Господь заповедал делиться, и кто тому виной, что отчаявшиеся парни, не дожидаясь, решили взять положенную им долю сами? – Таких драгоценностей полон Ист-энд, по дюжине за полпенни, – непочтительно отмахнулся Том от мудрости бабушки Кроссвелл. – А уж за простенькое колечко или сережки две улицы можно набрать, да что-то охотников я не видел, – заключил мальчик, самовольно установив диковинный обменный курс беспризорников, – разве что в порт перепродать.
Маргарет Сигрейв: При словах "в порт перепродать" женщина побледнела. На нее лавиной обрушились страшные мысли о том, что за эти десять лет могло случиться с ее ребенком. Он мог умереть от голода. Он мог заболеть и скончаться где-нибудь под забором, и никто не помог бы ему. Его могли продать в порт - да-да, могли, Дикон верно говорит! И над ним, маленьким беззащитным юнгой, издевался бы жестокий капитан, его били бы матросы... Маргарет взяла себя в руки и с трудом улыбнулась: - Что ты говоришь, милый! Какое же тут может быть сравнение! Да разве я не отдала бы все свои украшения, лишь бы мой мальчик был со мной?
Томми Стаббз: – Серьезно? – удивился Томми и украдкой оглядел себя, выискивая скрытые достоинства, о которых прежде и не догадывался. Точно покойная мамаша согрешила с каким-нибудь джентмуном, раз уж эта добрая леди согласна отдать за такого ладного парнишку все свои побрякушки. «А ведь так и получится, если выйдет все, как задумал пронырливый мистер Нэш», – подумал Том, почувствовав щекотание между лопаток, то ли восторженный холодок опасности, то ли слабое шевеление совести, обычно спящей так крепко, что беспризорник и не знал ее жалящих укусов. Нет, то была определенно не совесть, поскольку Томми после наивного своего вопроса деловито уточнил: – А кому отдали бы?
Маргарет Сигрейв: Если Маргарет Сигрейв и растерялась от такой постановки вопроса, то лишь на мгновение. - Родной мой, - ответила она искренне, - да если бы я знала - кому, разве бы я позволила, чтобы ты десять лет рос вдали от родного дома? Папа, я знаю, все эти десять лет платил людям, которые тебя разыскивали. А я давала пастору деньги на благотворительность... нет, я понимаю, понимаю, что благосклонность Господа не купишь, но была у меня тайная мысль: а вдруг моя щедрость зачтется перед Его престолом и Он выполнит мое самое заветное, самое сердечное желание? Она почувствовала, что к глазам подступают слезы. Но когда-то миссис Кросвелл неукоснительно наказывала дочь за "жалкое хныканье", и Маргарет с детства научилась держать себя в руках. - Что это мы о грустном? - улыбнулась она.
Томми Стаббз: Ее отпрыск и рад бы был заговорить о чем-то веселом, но ему пока не приходило в голову ничего такого, что одновременно могло бы показаться смешным такой леди, как Маргарет Сигрейв, а заодно не позволило бы их беседе слишком далеко уйти в сторону от темы семейных драгоценностей. Колечко, сопровождавшее Томми Стаббза с самого раннего детства, сейчас пришлось как нельзя кстати – вроде тоже как фамильное украшение. – Мистер Уилз вчера мое кольцо рассматривал. На котором ваше имя вырезано, – солидно сообщил он. – Сэр отец сперва засомневался, а он ему сказал, чтобы не изволил беспокоиться. Раз стоит – "Мы-Сы", значит, ваше без сомнения. А что, у вас все вещи подписаны?
Маргарет Сигрейв: - Нет, - честно ответила Маргарет. - На моих драгоценностях нет никаких надписей. И я не знаю, кто пометил моими инициалами то колечко, что было у тебя все эти годы. Но тот, кто это сделал... ну, может, он и был плохим человеком, но этот поступок - добрый. Потому что он оставил для тебя, дорогой, мою памятку... что-то вроде знака, что у тебя есть мать, что она тебя любит и ищет... И тоже постаралась уйти от опасной темы: воспитание воспитанием, а разреветься все-таки можно... - А мои драгоценности подписывать ни к чему. Они же когда-нибудь уйдут по наследству потомкам. Только на изумрудной броши, которую папа подарил мне в день свадьбы, с обратной стороны выгравировано "С любовью". И дата свадьбы... Глаза Маргарет блеснули весело и чуть хвастливо, как у девчонки, которая показывает сверстникам дорогую куклу: - Ты же наверняка никогда не видел драгоценных камней! Хочешь посмотреть?
полная версия страницы