Форум » Лондон и его окрестности » "В каждой шутке есть доля правды" » Ответить
"В каждой шутке есть доля правды"
Джон Рочестер: Вечер 29 апреля
Ответов - 39, стр:
1 2 All
Клод Дюваль: Клод не рассчитывал, что к облюбованной им жертве присоединится попутчик, однако решил из-за такого пустяка не бросать начатое дело на половине, тем более, когда еще выпадет случай заполучить в сообщники королевского бастарда с родовитым приятелем. Мысль о том, что два титулованных юнца с такой легкостью купились на его шитую белыми нитками выдумку, несказанно веселила Дюваля. Но все потом, потом, он не для того так долго готовил это ограбление, вызнавая малейшие подробности отъезда Стенберга у его словоохотливой прислуги! Разбойник сделал знак Монмуту и Рочестеру закрыть лица платками - совершенно необходимая предосторожность, если не ищешь мирской славы. Подробности уже были оговорены, и оставалось только молить Богородицу, чтобы эта парочка спьяну не спутала ему все карты.
Джеймс Монмут: В радостном возбуждении Джеймс стал повязывать не слишком чистый платок. С непривычки тряпица то и дело предательски съезжала, и только с третьей попытки герцог добился приемлемого результата. Для новичка совсем неплохо, – самодовольно отметил он. Азарт будоражил кровь королевского бастарда, с удовольствием предвкушавшего почти-всамделишное-ограбление-на-большой-дороге. Джеймс не удержался и невнятным от закрывавшего лицо и рот платка голосом еще раз похвалил Уикхема за проявленную изобретательность: – Великолепная затея, мистер Уикхем! Бьюсь об заклад, эта забава скоро войдет в моду в свете. Удивительно, как это раньше никто не додумался до такого развлечения.
Джон Рочестер: Рочестер воздержался от шумных восторгов, хотя предложение Уикхэма восхищало его не меньше, чем Монмута. Конечно, пару лет назад Бакхерст со товарищи уже прославились на разбойной стезе, но это было грубо и некрасиво, фи, бессмысленное убийство какого-то горожанина, не то нынешняя затея с ограблением джентльмена. Рочестер мысленно поаплодировал Уикхэму и пообещал себе непременно поприсутствовать при возвращении имущества его законному владельцу. Можно представить, какая у того будет физиономия, хоть на ярмарке в балагане показывай... Граф поправил платок с монограммой, закрывающий нижнюю половину лица и поглубже нахлобучил шляпу - ему предстояло крайне ответственное задание, выскочить на дорогу и подхватить под уздцы лошадей, останавливая карету.
Omnia vanitas: Карета остановилась так внезапно, что Стенберг едва не слетел с сиденья, ткнувшись лбом в переднюю стенку. Первой его мыслью было, что треснула ось или сломалась оглобля, но никакого шума, подтверждавшего его догадку, слышно не было. Зато высокий, едва ли не мальчишеский голос потребовал, чтобы лакей и кучер не трогались с места, если жизнь им дорога. -Разбойники?! - почти в панике оглянулся барон на Киллигрю. Однако вместо ответа распахнулась дверца, и перед пассажирами предстал молодчик, направивший дуло пистолета прямо в безоблачное чело Стенберга.
Генри Киллигрю: Генри, в этот момент занятому приведением в порядок своего костюма, повезло еще меньше: скамья, на которой он удобно расположился рядом со Стенбергом, буквально выскочила из-под его седалища, и молодой человек рухнул на колени в узкий проход. При этом он самым болезненным образом приложился челюстью о переднее сиденье, да так больно, что у молодого человека в первый момент потемнело в глазах. Поэтому оружие, почти упершееся барону в лицо, оказалось значительно выше головы Генри. Возможно, окажись на его месте какой-нибудь более героический или отчаянный человек - или просто менее трезвый - он бы попытался изменить расклад внутри кареты, например, ударив по руке бандита в попытке выбить оружие. Но господина Киллигрю в этот момент куда больше занимало, останется синяк на его лице или нет. Поэтому он с крайне недовольным видом перевел глаза с руки, сжимающей пистолет, на лицо ее обладателя, скрытое чем-то темным. Стоять кверху задницей перед другим джентльменом был очень неудобно. - И вам тоже доброго вечера, сэр,- церемонно проговорил он.
Клод Дюваль: Радостное волнение переполняло Клода, как это бывало, когда очередная рискованная затея шла как надо, и трудно было поверить в то, что вообще возможны какие-нибудь неприятные неожиданности. -Коль скоро вы там, внизу, сэр, не будете ли вы так любезны аккуратно передать мне вот тот сундучок? - если бы не ситуация, тон разбойника можно было бы назвать безупречно светским, но сейчас ему не подходило никакое другое определение, кроме "издевательский".
Генри Киллигрю: Генри, не меняя позы - ее было достаточно трудно изменить без постороннего вмешательства - скосил глаза в направлении, куда указывал незнакомец. Предмет, обозначенный им как "сундучок", действительно имелся в наличии, и представлял собой довольно поместительное хранилище для всякой мелочи, могущей скрасить досуг путешествующего джентльмена, начиная от смены сорочек и заканчивая приятным на вид и на ощупь сосудов, в котором опытные люди хранят Кальвадос, новомодный Киршвассер или "жженое вино" со знаменитых виноградников Пуату. Как и все, чья беззаботная юность прошла вдали от сумрачных берегов Альбиона, Генри предпочитал импортные напитки. Вынудить барона расстаться с этой сокровищницей казалось молодому человеку кощунством; кроме того, манера, в которой обратился к нему неизвестный, его весьма не порадовала. - Мне очень жаль, что я вынужден ответить отказом на вашу просьбу, сэр,- произнес он пренебрежительным тоном, не уступающим в выразительности тону грабителя,- но при всем желании я не имею возможности вам помочь. По крайней мере, пока мой друг не даст мне на это разрешения. Подобный ответ, граничащий то ли с героизмом, то ли с дебилизмом, был вполне в духе Киллигрю,- учитывая, что дуло пистолета по-прежнему смотрело не на него, и в ясной видимости имелся пока только один ствол. Произнося эту патетическую речь, эсквайр пытался нащупать рукоятку своей шпаги; в карете от нее было, разумеется, никакого толка, но, если повезет, беседу можно будет продолжить за ее пределами.
Клод Дюваль: Клода эта отповедь нисколько не смутила, он, в общем-то, и не ожидал, что на его вежливую просьбу тут же ответят согласием. -Тогда с прискорбием сообщаю вам, сэр, что буду вынужден пустить пулю в лоб вашего товарища. Если, конечно, он станет упрямиться и не проявит благоразумия, - Дюваль холодно улыбнулся бледному, как голландское полотно, Стенбергу. Насколько он успел узнать натуру своей жертвы, барон даст ощипать себя до нитки, если ему пригрозят сломать ноготь.
Omnia vanitas: Барон судорожно прижал к груди томик Овидия, будто пытаясь укрыться за "Наукой любви" от грубости и несправедливости окружающего мира. Хорошо же проводил господина ван Стенберга столь любимый им Лондон! -Отдайте ему, - слабым голосом промолвил он, - отдайте, что скажет...
Генри Киллигрю: Киллигрю, насколько это позволяла неудобная поза, пожал плечами. Что ж, в конце концов, не его карманы будут потрошить. А барон-то, похоже, вот-вот намочит штанишки... и этому человеку он неоднократно доверял свою жизнь во время драк и попоек! Какое разочарование! Он очень медленно поднялся со скамейки, стараясь по-прежнему не пересекать прямую линию, которую прочертила бы пуля, вылетевшая из пистолетного дула. Пересел на переднее сиденье, сохраня такое же скептическое выражение лица - хотя вряд ли оно было хорошо заметно в полутемной карете - и попытался ногой передвинуть сундук в сторону грабителя. - Может быть, мсье все-таки позволит нам позвать лакея?- тем же тоном, с подчеркнутой вежливостью осведомился он. Как бы там ни было, а джентльмен должен сохранять лицо.- Надеюсь, вы не думали, что мы сами потащим награбленное в ваше разбойничье логово?
Клод Дюваль: -Мы вас обременять не станем, - любезно заверил его Клод, - тем более, у вас не хватает сил, чтобы обеими руками поднять сундучок с места. Прискорбно. Попробуйте еще раз, - предложил он, надеясь, что у Стенберга не хватит глупости поиграть в героя.
Генри Киллигрю: Бровь Генри слегка дрогнула. Он медленно выпрямился, кончиками пальцев расправляя кружево своих манжет. - Пожалуй, я уступлю вам обязанности лакея,- бесстрастно произнес он, откидываясь на спинку сиденья. У молодого человека похолодели даже кончики ногтей, но живущий внутри бес противоречия толкал его на слова, запросто могущие стоить любому из них головы.- Я, знаете ли, не привык к грязной работе, а вот вам, похоже, она не в новинку.
Клод Дюваль: Этого ему говорить не следовало. Как бы ни паясничал Дюваль, он все же был не актером, представляющим разбойника, а настоящим преступником. Та же живость нрава, которая привела его на преступную стезю, время от времени оборачивалась вспышками сокрушительной ярости человека, обозленного на более удачливых ближних своих. Удар левой в челюсть был сокрушителен - в него Клод вложил всю досаду на то, что позорное лакейское прошлое все равно проглядывает сквозь лоск джентльмена.
Генри Киллигрю: Генри, как сноп, опрокинулся на сиденье. У него имелась привычка к дракам - спектакли в отцовском театре частенько заканчивались потасовками - но удар Дюваля пришелся по челюсти, уже пострадавший от падения. В глазах молодого человека потемнело; на несколько мгновений он даже потерял сознание, да и когда пришел в себя, с трудом понимал, что происходит. Он ощущал вкус собственной крови во рту и звон в ушах; кроме всего прочего, картину изрядно разнообразило ощущение, что левый глаз лопнул и провалился в глазницу. Генри попытался поднять руку, чтоб удостовериться, так ли это, но тут же уронил ее обратно. "Боже, как я теперь на люди покажусь? Завтра король будет в театре..." Додумать он не сумел.
Omnia vanitas: Стенберг был напуган до крайнего предела. Он как-то не до конца верил, что разбойник может выстрелить, и в то же время почти свыкся за эти минуты с мыслью, что в любое мгновение грохнет выстрел и... дальше барону думать не хотелось. Но этот удар, уместный в кабацкой драке, окончательно вывел голландца из равновесия - грабитель был непредсказуем, как же следует себя вести, чтобы выйти из положения если не с честью, то с наименьшим для себя ущербом? -Давайте-ка, сэр, потрудитесь вынести сундук наружу, раз ваш друг не хочет оказать мне эту услугу, - донесся до него будто издалека голос разбойника. Стенберг положил книгу на сиденье, взялся за ручку сундука, потом снова судорожно вцепился в Овидия, будто книга была самой большой ценностью в его имуществе.
Клод Дюваль: -Давайте подержу, - с прежней издевательской любезностью предложил Клод, выдергивая книгу у несчастного барона. - Ах, "Наука любви"... Читайте Библию, там об этом все сказано. Поживее, поживее, сэр, вы и так отняли у меня много времени! Дюваль потихоньку перевел дуло пистолета на стонущего Киллигрю, здраво предположив, что теперь уж самое большее, на что способен голландец - это задать стрекача, ломая кусты и теряя башмаки. Стенберг послушно выволок кладь наружу, и Клод свистнул, подзывая Рочестера, как и было уговорено.
Джон Рочестер: Все то время, пока он копошился в карете, Рочестер был занят важным и ответственным делом - распрягал лошадей, чтобы лишить путешественников всякой возможности немедленно отправиться вдогонку злым шутникам или хотя бы просто вернуться в Лондон. Собственные кони грабителей - точнее, взятые Уикхэмом внаем - были привязаны чуть в стороне от дороги, дожидаясь того момента, когда Уикхэм сочтет розыгрыш завершенным. По условному знаку Рочестер подвел лошадей поближе к дверцам экипажа, мельком отметив, что главная жертва оригинальной шутки трясется, как осиновый лист. Эх, сколько веселья ожидает Уикхэма завтра!
Клод Дюваль: Клод счел, что Стенберг уже достаточно напуган, а пистолет начинает мешать, и поэтому небрежным жестом вскинул руку и пальнул в воздух, пугая уютно устроившееся на ночь воронье. Барон, хотя и отчетливо видел, куда целит грабитель, все же не смог мужественно перенести подобное потрясение и рухнул прямо в дорожную грязь - лишившись чувств, насколько мог судить Клод. Это позволило ему еще и обшарить карманы страдальца в поисках ключика от сундука. Искать пришлось недолго - барон весьма неосмотрительно приспособил его в виде брелочка на цепочку от часов. Чтобы освободить руки, Клод ткнул многострадальную книгу Рочестеру, подхватил подмышку сундучок и забрался в седло: -Едем, друзья мои! Шутка удалась!
Джеймс Монмут: Милорд Монмут с облегчением покинул свой пост возле разоренной кареты. Откровенно говоря, светлейший герцог заскучал. Все самое интересное происходило внутри экипажа, куда его не пригласили; кучер и форейторы, которых Джеймс должен был держать на мушке и в страхе, не предпринимали никаких попыток к сопротивлению, и пальнуть для острастки ему не довелось. Все же шуточное ограбление совсем не то, что настоящее. И близко нет. Монмут уже всерьез призадумался, где бы познакомиться с настоящим разбойником и повторить этот увлекательный опыт для сравнения ощущений, как Уикхем, наконец, вылез из кареты и выстрелом подал сигнал к отступлению. Порешив, что право стрельнуть хоть раз он заслужил, Джеймс так же разрядил пистолет в воздух и, не интересуясь более жертвами псевдо-ограбления, преспокойно взобрался на лошадь и пустил ее в галоп вслед за Уикхемом и Рочестером. Эпизод завершен
полная версия страницы