Форум » Лондон и его окрестности » "Мужчины - род неверный..." » Ответить
"Мужчины - род неверный..."
Джон Рочестер: 30 апреля 1665 года, около 10 утра. "К чему вздыхать, красотки, вам? Мужчины - род неверный: Он телом - здесь, душою - там, Все ветрены безмерно. К чему ж вздыхать? Их надо гнать, Жить в радости сердечной И вздохи скорби превращать - Гей-го! - в припев беспечный." Вильям Шекспир "Много шума из ничего"
Ответов - 37, стр:
1 2 All
Джон Рочестер: Весеннее солнышко давно взошло над Лондоном и всей старой доброй Англией. Его лучи щедро рассыпались по самым сумрачным закоулкам, пробираясь в жилища сквозь самые мутные и запыленные стекла, а то и вовсе через промасленную бумагу или бычий пузырь. В конце концов, оно добралось и до захламленной театральным реквизитом комнатушки на Друри-Лейн, где на узкой колченогой кровати мирно почивали после вчерашней гулянки два очаровательных юных создания. Золотые и темно-каштановые локоны трогательно переплелись на одной подушке, дыхание их звучало в унисон, а сердца бились в такт. Эта картина могла бы умилить даже самого жестоковыйного пуританина, если бы не то обстоятельство, что оба ангелочка принадлежали к сильному полу, правда, в силу юности еще не успели огрубеть и возмужать. Блондин был сиятельный граф Рочестер, а шатен - светлейший герцог Монмут.
Джеймс Монмут: Юноша с каштановыми локонами пошевелился и застонал. Попытка открыть глаза вызвала жесточайшую головную боль, а солнечный свет, казалось, выжег зеницы. Джеймс Монмут, а это был именно он, зажмурился и с ужасом представил остаток жизни, который ему предстоит провести во тьме. Мысль эта была настолько чудовищна, что юный герцог отказался принимать ее за истину и осторожно приоткрыл правый глаз. В висках вновь закололо, но на сей раз ему удалось разглядеть смутные очертания предметов. Юноша вновь застонал. - Зачем, о зачем я вчера только прикоснулся к этому проклятому бургундскому? Вопрос оказался риторическим, поскольку граф Рочестер все еще пребывал за пределами бренного мира, не то бы он мог справедливо заметить, что бургундским дело не ограничилось.
Джон Рочестер: В ответ на стоны приятеля Рочестер попытался зарыться носом в тонкую подушку и укрыться с головой лоскутным одеялом, которое лежало поперек обох молодых людей, окончательно стянув его с Монмута. Он был старше и мудрее, поэтому не рисковал начинать сразу с такого сложного трюка, как прямой взгляд на свет Божий, предпочитая упражнения попроще - например, пошевелить пальцами ноги. В зависимости от успешности этого мероприятия Джон предпринимал более серьезные попытки вернуть свое бренное тело к жизни. Кроме того, он четко помнил, что между ним и Монмутом спал еще кто-то, кто ночь напролет тыкал его то локтем, то коленкой в бок. Ухватившись за эту мысль, Рочестер совершил еще один подвиг и припомнил, что они в гостях у милашки Нелли Гвин. А теперь уже утро, и она удрала на репетицию, предоставив джентльменам приходить в себя. -Доброе утро, Джейми, - пробубнил он в подушку.
Джеймс Монмут: Протестуя против похищения одеяла, Джеймс сделал рывок и почти целиком перетянул кусок ткани обратно на себя. Предпринятые усилия окончательно истощили его, но моральное удовлетворение от маленькой победы было настолько велико, что он согласился признать утро действительно добрым, хотя пять минут назад выступил бы категорически против данного утверждения. Немного поразмыслив, Монмут пришел к выводу, что подушка ему нужнее, чем Рочестеру, и осторожно потянул за уголок. То ли рочестерская голова была настолько тяжела от умных мыслей и выпитого, то ли Монмут слишком ослаб, но подушка не поддавалась. Разозлившись, Джеймс дернул со всей силы. Ветхая ткань не выдержала, и во все стороны полетели перья.
Джон Рочестер: Увенчанный венком из перьев белокурый Рочестер стал окончательно похож на падшего ангела, которому только что повыдергали крылья, безжалостно низринув с небес на жалкое ложе актриски. -Именно этого мне не хватало, чтобы окончательно придти в себя, - сообщил он, осторожно переворачиваясь на спину и отплевываясь пухом. - Проснись и пой! Рочестер потыкал Монмута пальцем под ребра. В том, чтобы тот поскорее пробудился, у графа был прямой интерес - недопитая бутылка стояла на полу со стороны Джеймса, а перегибаться через него было слишком уж рискованно.
Джеймс Монмут: Столь бесцеремонное обращение со светлейшей персоной вызвало неожиданный эффект. - Какого дьявола, Рочестер! - невнятно замычал Монмут, припомнив, что всегда считал того бессердечной скотиной. Не открывая глаз, Джеймс взмахнул рукой, дабы пихнуть приятеля в отместку, но не рассчитав траекторию, задел горлышко бутылки. Та с грохотом опрокинулась, и ее содержимое с веселым бульканьем разлилось по дощатому полу. Тут герцог окончательно проснулся и с тоской ощутил, что жизнь с утра не задалась.
Джон Рочестер: Рочестер почтил память бесславно павшей бутылки минутой выразительного молчания, куда более емкого и проникновенного, нежели любая эпитафия. Приподнявшись на локтях, он наблюдал, как винная лужица проворно растекается под кровать, будто опасаясь, что ее могут запихать обратно. -Как думаешь, Джейми, - спросил он немного погодя, - мы уже что-нибудь проспали? Я уверен, что вечером мы должны быть в театре - но куда мы собирались с утра?
Джеймс Монмут: Все еще ощущая сильнейший дискомфорт, Монмут опустил на пол ноги в чулках и сел, бережно поддерживая руками раскалывающуюся голову. Прояснившееся сознание отметило, что Джеймс уже одет, или точнее, до сих пор одет, и туалет его пребывает в том жалком и растерзанном виде, какой приобретает любая одежда, если в ней проспать всю ночь. Отсутствующие камзол и сапоги после недолгих поисков взгляд герцога обнаружил сваленными в кучу возле кровати. Вопрос приятеля пробудил некое смутное воспоминание, но попытка ухватить его за хвост и вытащить на поверхность вызвала лишь новый приступ головной боли. Затуманившимся взором Монмут с укоризной посмотрел на Рочестера. - Дьявольщина! Если б я мог вспомнить... - Джеймс страдальчески скривился, и перед глазами забрезжило чудесное видение кувшина с горячей водой.
Джон Рочестер: Потрепанный вид Монмута воскресил в памяти Рочестера еще одно воспоминание о минувшем вечере - они втроем играли в карты на раздевание, и Джеймс выигрывал. Вопрос, правда, кому повезло - камзол, рубаха и чулки Рочестера были аккуратно развешены на ширме с павлинами, а потому были вполне пригодны к дальнейшей носке. Бедняжка Нелли, к слову, проигралась в прах и легла в постель в одних подвязках. -Мы определенно куда-то собирались, - нахмурил брови Рочестер, вычесывая пятерней перья из шевелюры, - и это было важно.
Джеймс Монмут: Вид Уилмота, с вдохновением терзающего свои кудри, вызвал из глубин спящей памяти тень воспоминаний. Монмут, с видом человека, на которого снизошло озарение, встрепенулся и проковылял к ширме. Запустив руку за обшлаг рочестеровского камзола, он вытащил оттуда свернутый лист бумаги. Ухмыльнувшись, он пояснил свои странные действия: - Не знаю, куда мы собирались, но по этому поводу ты вчера слагал какие-то вирши, - развернув бумагу, Джеймс попытался прочесть неразборчивые каракули. - Виг... фиг... фам... Нет, читай лучше сам, - сдался он и передал измаранный лист автору.
Джон Рочестер: Рочестер изящным жестом поднес бумажку к глазам - стороннему человеку действительно могло показаться, что по ней потоптался цыпленок с вымазанными в чернила лапками, однако граф довольно уверенно разбирал свою мазню. -Это французский... "ля фамм"... а это уже нет, "финис коронат опус"... Занятно, на трех языках сразу и с ассонансами! Вот здесь размер потерян - очевидно, сменили канарское на бургундское... Форма очень занятная, но содержание от меня ускользает напрочь, - завершил он свою экспертизу. -Впрочем, по количеству "Ф" в тексте подозреваю, что пытался сочинить что-то в честь твоей дамы сердца. Когда уже опус будет коронат, милорд Монмут? Это просто неприлично, так долго увлекаться одной женщиной.
Джеймс Монмут: - А смысл? - философски пожал плечами Монмут. - Они ж все одинаковые. Знаешь одну - знаешь всех, - с высоты своих шестнадцати лет заявил он старшему товарищу, и принялся натягивать сапоги. Сапоги сопротивлялись. С пыхтением справившись с непослушной обувью, Джеймс поднял с полу камзол, встряхнул и с отвращением уставился на ни в чем не повинную вещь. Поколебавшись, он повесил отвергнутый камзол на ширму, и плюхнулся на рассохшийся стул.
Джон Рочестер: Воспользовавшись тем, что постель теперь стала куда просторнее, Рочестер привольно разлегся на ней, закинув руки за голову. Граф здраво рассудил, что спешить уже некуда, да и незачем, если даже пылкий влюбленный не видит смысла в скорейшем свидании с предметом своей страсти. Любовное разочарование настигло Монмута прежде, чем тот успел вкусить наслаждения с милейшей Фрэнсис, и философ Рочестер находил, что сие к лучшему. Рочестера-игрока эта капитуляция осаждающей стороны озадачивала и, прямо сказать, злила. -То есть, мы остаемся здесь? - уточнил он.
Джеймс Монмут: Похоже, Рочестера изрядно позабавил внезапный демарш Монмута, особенно после того, как тот вчера просил написать мадригал для прекрасной Фрэнсис. Джеймс покраснел. - Она все равно только смеется надо мной, а сын короля не потерпит насмешек, - напыщенно заявил он и, топнув ногой, по-детски добавил. - Она еще пожалеет.
Джон Рочестер: - Очень правильное решение, - в знак согласия полуприкрыл глаза Рочестер, мысленно восхитившись тому, какую гармоничную пару могли бы составить Джеймс и Фрэнсис, одинаково ребячливые и легкомысленные во всех своих словах и поступках. -Я уверен, что леди заметит твое отсутствие у своих ножек сразу же, не пройдет и полугода. И первое, что она сделает, это справится о твоем имени: "Ой, а куда подевался вот тот, ну вот тот, как его звали?" Вторым ее шагом будет искреннее раскаяние в том, что она не дала тебе ни малейшего повода отказать ей в чем-нибудь, дабы насладиться триумфом.
Джеймс Монмут: Джеймс в бешенстве вскочил на ноги, гневно уставившись на лениво усмехающегося графа. Губы его подрагивали, словно готовясь призвать проклятия на голову нечестивого друга, пальцы сжались в кулаки. Не дождавшись иной реакции, кроме приподнятых бровей, Монмут постепенно успокоился и, расправляя манжеты на рубашке, беззлобно заметил: - Ты совершенно несносен, Рочестер. И как, по-твоему, мне следует поступить? Потакать дальше тщеславию леди, подобно комнатной собачонке?
Джон Рочестер: -А как бы поступил твой отец, Джейми? - Рочестер решил полной мерой оправдать обвинение в несносности, задавая вопрос, столь болезненный для тщеславия Монмута. Но, право же, как можно быть неловким, имея перед глазами такой блистательный пример? Граф был вполне доволен своим именем и семейством, но если бы он мог родиться кем-нибудь другим, он, пожалуй, согласился бы стать бастардом Его Величества.
Джеймс Монмут: - Тебе прекрасно известно, что король берет, что хочет, не спрашивая, и уходит, когда пожелает, не позволяя задавать вопросов, - побледнев, тихо ответил Монмут. – Право же, Рочестер, если бы я не знал, как ты ленив, я бы подумал, что ты намереваешься поссориться со мной. Джеймс тряхнул головой, отчего блики солнца заиграли на его волосах, и, принужденно рассмеявшись, продолжил: - Кроме того, не забывай, что я – не мой отец, и сопротивление отнюдь не разжигает мою страсть. Если мистрис Стюарт настолько глупа, что отвергает меня, - циничная усмешка искривила его яркие губы, - тогда ты прав, стоит обратить внимание на другую даму. И, довольный только что провозглашенной декларацией независимости, Монмут вновь развалился на стуле, вытянув свои длинные ноги.
Джон Рочестер: Если Рочестеру нужна была причина для того, чтобы принять живейшее участие в устройстве романа между Монмутом и Фрэнсис, то лучшей, чем отказ Джеймса, и сыскать было невозможно. В графе заговорил азарт, заставляющий попирать всякое благоразумие и осчастливить ближнего даже помимо его воли и желания. Джон хорошо знал это ощущение - еще в раннем детстве оно заставляло его совать руку в огонь, а голову - в слюнявую пасть волкодава. С тех пор, впрочем, Рочестер обрел достаточный жизненный опыт, чтобы убедиться в том, что прямой путь - не всегда самый короткий. -Аминь, - с чувством произнес он. - Итак, с мистрис Стюарт благополучно покончено, у тебя снова светлая голова - насколько это возможно с похмелья, свободное сердце и зоркие глаза.
Джеймс Монмут: - Истинно так, - с важностью согласился Монмут, не почувствовав подвоха. – Леди, которой суждено пленить мое сердце, должна обладать кротким нравом и покладистым характером, быть преданной, не капризной и… - Джеймс остановился, напряженно шевеля губами. - Может, лучше собаку завести?
полная версия страницы