Форум » И все тревоги милых дней... » Кровь юную, что влил в свое дитя, признаешь ты – таков закон Природы... » Ответить
Кровь юную, что влил в свое дитя, признаешь ты – таков закон Природы...
Джеймс Монмут: Брюгге, Фландрия. 1656 год.
Ответов - 55, стр:
1 2 3 All
Джеймс Монмут: Косые лучи закатного солнца посылали последний привет с запада, прежде чем дневное светило окончательно свалится за зыбкую линию горизонта, освещая поворот дороги – последний перегон из Гента – по которой катила обшарпанная карета, запряженная парой взмыленных лошадей. Невдалеке виднелись островерхие крыши Брюгге, которые в этот пограничный час казались зазубренным лезвием, вспарывающим податливую ткань неба, истекающего кровью, отделяя прошедший день от наступающей ночи... Человек в карете сморгнул и отвернулся от окна. За много лет он так и не привык к чужбине – чужой речи, чужому небу, чужим закатам. Откуда-то тянуло сыростью и острым запахом стоячей воды – запах каналов, которые здесь повсюду. К этому запаху он тоже не привык, и всякий раз брезгливо морщился, вызывая смех короля. «Проджерс! Не будьте столь суровы к стране, давшей приют изгнаннику». Он натянуто улыбается в ответ и думает, что нашел бы прелесть в этом лягушачьем болоте, будь он волен в любой момент вернуться отсюда домой, в Англию. Справа от него послышалась слабая возня, и тоненький детский голосок сонно спросил: – Когда мы уже приедем? – Скоро, – отрывисто отозвался Эдвард Проджерс, очнувшись от невеселых раздумий, и повернулся ко второму пассажиру, ребенку лет шести-семи, с золотисто-каштановыми локонами, с глазами темными и блестящими, как спелая вишня, и пухлым ртом Купидона. Он был таким непозволительно хорошеньким, что мистер Проджерс смятенно отвел взгляд. «Слухи! Все это не больше, чем глупые слухи, – раздраженно подумал он, сердясь неизвестно на кого. – Все дети хороши, как ангелочки. Его Величество тоже, наверное, был очень милым в детстве». – Мы почти приехали, – мягче повторил Эдвард и отодвинул занавеску с окошка кареты. – Видишь город? Это и есть Брюгге. – Здесь живет мой папа? Вы сказали, что отвезете меня к папе, – требовательно напомнило дитя. – Да, и он очень хочет видеть тебя, Джейми. Через полчаса заляпанные грязью колеса экипажа загрохотали по мощеным улочкам провинциального городка, где теперь ютился изгнанный наследник великой державы, король без королевства, Карл Стюарт.
Карл II: Захолустный, сонный Брюгге в качестве резиденции и содержание в три тысячи экю ежемесячно - в жизни Карла Стюарта бывали обстоятельства и похуже. Он знал, что разочаровывает соглядатаев всех мастей своим подчеркнуто мирным времяпрепровождением, впрочем, добропорядочным горожанам оно казалось бурным и отчасти неприличным. Сам молодой король считал, что просто позволил себе передышку перед новой попыткой вернуть отцовский престол, но сам не замечал, как от безделья все глубже погружается в меланхолию. Чинные прогулки, походы в гости к влиятельным эмигрантам-роялистам и постоянная любовница - черт, да к этому можно было и привыкнуть... Карл поправил кружевной воротник и тихо ругнулся, когда изящное плетение нитей потянулось, превращаясь в совершенно неприличную дыру. Очень трудно было выглядеть достойным образом, не имея к тому практически никаких средств. - Страна кружев, черт бы ее драл, - проворчал Его Величество, предприняв тщетную попытку конфузливо прикрыть дыру своими пышными локонами. - Чеффинч! Король прекрасно знал, что ничего взамен в его вещах не найдется, однако уповал на расторопность камердинера, который спасал этот самый воротник от гибели уже трижды, найдя какую-то искусницу среди кухонной прислуги. - Чеффинч! - нетерпеливо окликнул Карл снова, досадуя, что тому зачем-то понадобилось выйти именно в самый нужный момент, однако долго ждать не пришлось - буквально сразу же скрипнула дверь, впуская камердинера, торжественно несущего пару королевских башмаков на потертой подушке. - Четверть часа назад из Брюсселя прибыл Проджерс, сир, - сообщил Чеффинч, опускаясь на одно колено и бережно подставляя обувь под ноги Карлу. - С юным джентльменом, - добавил он со значением.
Джеймс Монмут: По чести сказать, домик был невелик, особенно по сравнению с Уйатхоллом, – всего шесть окон по фасаду и два этажа, но маленькому Джейми, которому приходилось пребывать и в более стесненных условиях, он показался настоящим дворцом. С любопытством вертя головой во все стороны, он послушно семенил за Эдвардом Проджерсом. Эдвард только усмехнулся: детская память коротка и прихотлива. Словно и не было ни тягостного расставания с матушкой, ни неудобств утомительного пути. Сам-то он не скоро позабудет жалобные всхлипы вперемешку с истеричными угрозами милейшей Люси, вдобавок от тряской дороги болит спина, а камзол безнадежно испорчен, когда его подопечного стошнило при переправе через Шельду. Перед одной из дверей он остановился и наклонился к мальчику, осторожно проведя рукой по растрепанным локонам. – Помнишь, о чем мы с тобой говорили, Джейми? Твой отец – не обычный человек… – …а король, – нетерпеливо продолжил Джейми, отпрянув от непрошенной ласки и насупившись. – Мне мама говорила. Когда она приедет? Вы сказали, что она прибудет следом за нами. – Эммм… – Проджерс отвел глаза, судорожно припоминая, что именно он наобещал, чтобы безутешный ребенок прекратил рыдать. Кажется, среди потока разных глупостей была и эта. Джейми подозрительно посмотрел на своего спутника, но тут дверь отворилась, и на пороге возник королевский камердинер, тем самым спасая Эдварда от неловких объяснений. – Его Величество ожидает вас, мистер Проджерс. Чеффинч отступил в сторону, придерживая створку рукой в перчатке. Следованием церемониалу и этикету создавалось и поддерживалась непрочная иллюзия утраченного величия – верный камердинер мог служить своему королю еще и этим.
Карл II: Карл с нетерпением ожидал возвращения Проджерса, но все же ощущал себя застигнутым врасплох. В последний раз король видел сына сидящим в колыбельке, самозабвенно грызущим коралловую погремушку, и не был уверен в том, что узнал бы Джейми из дюжины других пухлощеких малышей в чепчиках и платьицах. Полной неожиданностью для Его Величества явилось то, что платьиц его отпрыск уже не носил... - Рад видеть, что ваши труды не были напрасными, мистер Проджерс, - Карл благодарно улыбнулся преданному слуге. Уж король лучше всех прочих мог вообразить, чего стоило его посланцу вырвать несчастного ребенка из объятий его полубезумной матушки. Несмотря на многочисленные опрометчивые поступки и ослиное упрямство Люси, Карл все еще сохранял толику привязанности к той женщине, какой миссис Барлоу была прежде. Увы, ни любить ее, ни, тем более, уважать, ему больше не представлялось возможным. Насколько Карл знал Проджерса, можно было не сомневаться, что тот тщательно пояснил мальчику, насколько низко нужно поклониться при встрече с августейшим родителем. Может быть, даже обучил Джеймса нескольким вежливым и безличным фразам, с какими подобает обращаться к королю... - Добро пожаловать, малыш Джейми, - Карл первым ступил навстречу сыну и подхватил его на руки, чтобы заглянуть в темные, оленьи глаза своего бастарда. - Надеюсь, вы хорошо добрались?
Джеймс Монмут: Представив дитя пред очи любящего родителя, Проджерс с безмолвным поклоном отступил на шаг назад. Пожалуй, он единственный из присутствующих оценил символичность жеста, когда король принял сына, одним мановением руки возвысив его до себя, предвосхитив те милости, которыми он позже щедро осыплет будущего Джеймса Крофтса. Первенец. Бастард, но бог милостив, и позже у Карла Стюарта будет законный наследник. Так растроганно думал Эдвард Проджерс. Сам малолетний бастард понятным образом думал совершенно о другом. Например, что никогда прежде не встречал человека такого высокого роста. Худенькие ножки мальчика болтались на расстоянии без малого добрых три фута от полу. Он пытливо рассматривал смуглое некрасивое лицо Карла, сосредоточенно нахмурив бровки. – Здравствуйте, сэр… сир, – ответил Джеймс. – Дорога была скучной, а один раз меня стошнило. Изложив, на его взгляд, полностью исчерпывающие и правдивые сведения о проделанном путешествии, он задал вопрос, на который отказался отвечать мистер Проджерс: – Когда приедет мама?
Карл II: Карл сдержал тяжкий вздох. Разумеется, у Проджерса не было иного способа успокоить ребенка, кроме как пообещать ему новую встречу с мамой. Сам король не имел ни малейшего желания снова узреть воочию свою бывшую любовницу, а уж тем более услышать хотя бы часть тех истерических обвинений и претензий, какими она встречала его посланцев. Но Джейми было семь лет и другой матери у него не предвиделось, тогда как Карл волен был менять женщин, словно перчатки. Сравнение в его нынешнем положении оказалось слишком болезненным, и Карл едва заметно поморщился. - Проджерс, я бесконечно благодарен вам за труды. Мне бы хотелось услышать ваш подробный рассказ - завтра утром, в восемь. Чеффинч, сообщите джентльменам в гостиной, что они могут начинать игру без меня, и распорядитесь, чтобы сюда подали что-нибудь съестное для Джейми. Дождавшись, пока оба придворных откланяются, Карл опустился в кресло с вытертой обивкой, устроив сына у себя на колене. "Видишь ли, малыш, мама пока приехать не сможет. Мама должна быть с Мэри, она слишком маленькая, чтобы путешествовать. Врачи не позволяют маме ехать сюда, чтобы они обе не заболели в дороге". Вполне удобоваримая ложь, однако Карлу она показалась омерзительной. Кроме того, он уже понял, что Джейми с поистине евангельской простотой одним прямым вопросом может разрушить самые витиевато сплетенные словеса. - Мы с твоей мамой очень сильно поссорились. Когда я уехал на войну, она стала вести себя так скверно, как будто я никогда не вернусь и не узнаю обо всем нехорошем, что она сделала.
Джеймс Монмут: – Не… неправда! – вырвалось у мальчика, нижняя пухлая губка задрожала, предваряя плач. Слова отца были ужасны. Хуже того – они были непонятны. Кусая губы, Джеймс силился уразуметь, что такого скверного сделала его матушка, чтобы вызвать гнев короля. Мать была веселой, любила и нежила его, хотя Джеймс в последнее время конфузливо принимал ласки Люси, до сих пор обращавшейся с ним, как с младенцем. Немудрено, что многие джентльмены любили бывать у них в доме. Иногда они засиживались до того поздно, что приходилось оставлять их на ночь, как объясняла сыну Люси. У Джеймса эти гости, лишавшие общества матушки, вызывали глухую ревность, которую он, впрочем, остерегался выказывать после одного случая, когда миссис Барлоу сурово отчитала его за неблагодарность, которую он проявляет к ее стараниям устроить их жизнь. Матушка сердилась на него целый день, но все же простила, обняла и расцеловала, когда он попросил прощения. Почему же отец не может простить мать? – Это неправда, – упрямо повторил он и попытался отпихнуть Карла сжатым кулачком.
Карл II: Последним человеком, который прямо уличил Карла Стюарта во лжи, была его кормилица, поэтому король несколько опешил. Он далеко не всегда был правдив, более того, именно отговорки, ложные обещания и риторические клятвы давали ему возможность сохранять хотя бы видимость какого-то влияния. Карл врал, те, кому была адресована его ложь, прекрасно знали ей цену, а в общем все прекрасно понимали, что хотят друг другу сказать, и не испытывали никаких затруднений при толковании той или иной витиеватой фразы. - Я бы ни за что не стал тебя обманывать, Джейми. Ты же мой сын, - он сжал плечо мальчика. - Я обещаю всегда говорить тебе правду. Послушай меня, малыш. Может быть, мама и приедет тебя навестить, но это будет нескоро. А пока о тебе буду заботиться я.
Джеймс Монмут: Маленькое личико сморщилось, рот подковкой поехал вниз, готовясь зареветь. Джейми тихо всхлипнул, борясь с подступающими рыданиями, не смея расплакаться перед этим чужим человеком, который отныне будет распоряжаться его судьбой. Дальнейшие вопросы о матери он задавать побоялся, опасаясь услышать в ответ опять что-то ужасное, после чего дело станет совсем, совсем непоправимым, в наивной детской вере, что не произнесенные вслух слова не обретут своей страшной силы. – Я буду жить здесь? – наконец, спросил Джеймс, подняв на Карла покрасневшие глаза. Он весьма смутно представлял, чем занимаются короли, и еще меньше – что положено делать королевским детям. Все, что мистер Поджерс сумел внушить мальчику по дороге в Брюгге, так это то, что его отец несет некое тяжелое бремя и потому очень нуждается в нем, Джейми. Как он ни смотрел по сторонам, Джеймс не увидел в доме ничего, кроме обычной обстановки, и теперь подумал, что свое «бремя» отец держит где-то на улице или на заднем дворе.
Карл II: - Да, - кивнул Его Величество, решив, что неуместной искренности на сегодня уже достаточно. - Теперь ты будешь жить здесь, со мной. Сэр Вильям Крофтс был готов по первому знаку короля взять под свою опеку его бастарда, но Карл благоразумно предположил, что малыш не поймет, если любящий отец немедленно попытается сбыть его с рук. - Ты уже большой мальчик, и тебе пора начать учиться всем тем вещам, которые должен знать джентльмен, - Карл пригладил буйную шевелюру Джейми. Может, кому-то в чертах мальчугана и виделся Роберт Сидни, но король узнавал в каждой гримаске сына Люси и только Люси. - Завтра мы поедем кататься верхом. А еще у тебя будет учитель фехтования и учитель танцев... Библию, иностранные языки, точные науки и землеописание Карл оставил на долю Крофтса - в конце концов, затем ему и было даровано баронство, чтобы королевский отпрыск был образован и воспитан сообразно своему положению. - Может быть, у нас получится выехать на охоту или на рыбалку, - король старался вспомнить, что приводило в щенячий восторг его самого в возрасте Джеймса, и нагромождал все новые и новые соблазны. Без сомнения, оставаясь с матерью, мальчик и мечтать не мог ни о чем подобном. - Я сам научу тебя играть в волан, пэл-мэл, крокет и кегли.
Джеймс Монмут: Карл избрал верную тактику: не только обещания, но и тон, каким они были сделаны, принесли свои плоды. С каждым новым заманчивым посулом Его Величества черные глаза Джейми раскрывались все шире и шире, а непролитые слезы высохли, так и не начав свой скорбный путь. – Завтра? – с настойчивой надеждой в голосе вопросил он, цепляясь за пуговицу отцовского камзола. Дети не знают течения времени, с простодушной мудростью отказываясь заглядывать вперед слишком далеко. «Вчера, сегодня, завтра» – таков был календарь и маленького Джейми. Появление Люси, которое должно было случиться «нескоро», он воспринял так, как то и подразумевал Карл Стюарт, то есть в неопределенном будущем, переходящим в почти вечное «никогда». Теперь единственным его пристанищем становился отец, мистер Проджерс в счет не шел. Суховатые манеры этого джентльмена, несмотря на его добрые намерения, не внушили сыну короля даже толики привязанности. Да и могло ли это случиться, коли Проджерсу по воле Карла суждено было исполнить роковую роль разлучника, оторвавшего дитя от родной матери.
Карл II: - Завтра, - подтвердил Карл, чрезвычайно довольный той легкостью, с которой ему удалось отвлечь Джейми от печальных мыслей о разлуке с матерью. Однако он вовремя спохватился и уточнил: - Если ты будешь себя хорошо вести. В детстве его самого несказанно раздражала эта оговорка взрослых, превращающая любое обещание почти в ничто, ведь так легко придраться к какой-нибудь мелочи и заявить, что она перечеркивает все остальные заслуги. Собственно, с тех пор, как Карл сносил первые штанишки, ничего не изменилось - королю Англии многое обещали при условии, что он будет - совершенно верно! - вести себя хорошо. Тем не менее, он не хотел бы, чтобы Джеймс вообразил, будто ему все будет позволено. Стук в дверь возвестил о появлении Чеффинча с чашкой молока и невесть где раздобытым рогаликом, что свидетельствовало о признании королевского бастарда таким важным лицом, как камердинер Его Величества. - Ты, наверное, устал, - Карл легонько покачал сына на коленях, - да и время уже достаточно позднее, чтобы тебе было пора в постель. Мистер Чеффинч тебя накормит и уложит. И, Джейми, относись к нему уважительно, это не просто слуга, а джентльмен.
Джеймс Монмут: Король не напрасно питал определенные опасения: Джейми казуистическая оговорка по вкусу не пришлась. Как и приказание отправляться в кровать. Дичась камердинера, мальчик прижался к груди Карла, не выпуская из ладошки спасительной пуговицы, которая стараниями королевского отпрыска грозила вот-вот оторваться. – Я всегда себя хорошо веду, – убежденно возразил он и впервые с момента встречи с Его Величеством улыбнулся, обнаружив на щечках материнские ямочки и очаровательное отсутствие двух передних молочных зубов. – И спать мне еще рано, мама никогда не отправляла меня в постель в такой час. Не настаивая на немедленной трапезе, Чеффинч благоразумно замер с молоком и толстобоким рогаликом в некотором отдалении, и Джейми изредка бросал в его сторону осторожные взгляды, почувствовав, как проголодался в дороге.
Карл II: Карл по донесения своих порученцев прекрасно мог представить, какие картины могли предстать перед взором мальчика в доме Люси. Нет, король вовсе не был ханжой, и его собственная нравственность часто подвергалась заслуженному сомнению, однако родители и воспитатели честно пытались внушить ему строгие правила. - Верю, что ты не станешь огорчать меня, Джейми, - роль отца была Карлу все-таки тесна и непривычна. Он поймал себя на том, что делается чересчур серьезен, размышляя о вопросах воспитания. - Хм... Если для сна слишком рано, пожалуй, я представлю тебя нескольким джентльменам. Рано или поздно Джейми все равно пришлось бы познакомиться с окружением своего родителя, и Карл полагал, что лучше начать с самых близких ему людей. И потом, все эти невыносимо похожие друг на друга вечера за картами давно нуждались хоть в каком-то разнообразии...
Джеймс Монмут: Не ведая об отцовских сомнениях, Джеймс благоговейно кивнул. – Я обещаю, сир, – произнес он. Чеффинч тихо кашлянул. Во сколько королевскому отпрыску отходить ко сну, он оставил на усмотрение Карла, но насчет другого у него было свое мнение. – Ваше Величество, если позволите, то мальчику сначала лучше перекусить. Небольшой угловой столик украсился белой накрахмаленной салфеткой, на которой в лучших традициях голландского натюрморта были выложены кружка с молоком и рогалик.
Карл II: Карл счел излишним свое присутствие при трапезе, поэтому, пожелав сыну приятного аппетита и велев Чеффинчу позже проводить Джейми в гостиную, отправился к заждавшемуся обществу. Собрался тесный, почти семейный кружок - братья короля, герцог Бэкингэм и граф Рочестер, потому Карл был уверен в том, что его сыну окажут теплый прием. К тому времени, как он появился, гости уже приканчивали первую бутылку, а Уилмот старательно перетасовывал колоду. Его Величество поприветствовали с должной церемонностью; правда, Карлу было хорошо известно, насколько мало каждый из присутствующих, исключая, разве что, Генри, чтит требования придворного этикета. Королю как-то лично доводилось разнимать Рочестера и Ньюбери, готовых устроить дуэль, и милорду Уилмоту было глубоко наплевать как на запрещение поединков, так и на присутствие монаршей особы. - Можете меня поздравить, джентльмены, я нынче выиграл маленькую войну. - Вы великий полководец, сир, - обозначив поклон, отозвался Уилмот, - а как относительно трофеев, прекрасных пленниц и что там еще положено победителю? - Я получил обратно своего сына, - с усмешкой отозвался король, прекрасно понимая, что куда большую радость вызвал бы мешочек с золотом, пусть даже в сотую часть живого веса Джейми.
Джеймс Стюарт: С уст младшего Стюарта готов был сорваться закономерный вопрос, однако Генри, и без того чувствовавший себя неловко в присутствии пересмешников из числа друзей брата, счел благоразумным хранить молчание. В конце концов, думал юноша, застенчивый в той же мере, насколько вальяжным был Карл, проявить любопытство он сможет наедине с королем, а расспросы и комментарии немногочисленной свиты, возможно, и вовсе избавят его от того, что на менее изысканном языке называлось совать нос не в свое дело. Джеймс же, в отличие от младшего брата, отнюдь не испытывал пиетета в обществе Уилмота и Бэкингема. Да и пристало ли наследнику короны, пускай и делавшейся с каждым днем все более недосягаемой, трепетать перед бездельниками и забулдыгами, по какой-то неведомой иронии судьбы одаренными удивительным, а порой и убийственным, острословием. Принц знал, что эти люди развлекали Карла, изредка оказывали ему услуги, но отказывался признавать, что Уилмот и Бэкингем были достойны своего царственного товарища. - Ваше величество познакомит нас с племянником? - невозмутимо поинтересовался герцог Йоркский, расправляя кружево на рукаве своей сорочки, многажды стиранной и штопанной, но носимой с тем вызывающим достоинством, с которым возлагают на плечи горностаевую мантию.
Джеймс Монмут: Ответом герцогу послужило появление Чеффинча. Распахнув дверь, камердинер уступил дорогу маленькому мальчику, который переступил порог под взглядами нескольких пар глаз, любопытных, насмешливых, равнодушных, с заметной робостью вступая в жизнь, которая отныне ожидала королевского бастарда. При расчетливо-экономном свете всего пары свечей Джейми почудилось, что среди джентльменов, присутствующих здесь, нет ни одного знакомого лица, и он испуганно обернулся к Чеффинчу, но тот легонько подтолкнул его вперед, прошептав: – Его Величество ждет. И Джеймс разглядел долговязый силуэт короля, сидевшего чуть поодаль от остальных.
Карл II: И снова король поднялся с места, чтобы за руку подвести оробевшего мальчика к карточному столу. Наверное, для Джейми это знакомство было таким же неприятно-волнующим, как придворные церемонии в детстве самого Карла, когда толком не понимаешь, что происходит, но надо улыбаться и благосклонно кивать по подсказке воспитателя. - Милорды, - Карл поставил мальчика перед собой, опустив ладони ему на плечи, - позвольте представить вам моего сына, Джеймса Фицроя. Мысль о том, что у ребенка до сих пор нет фамилии пришла в голову счастливому отцу буквально только что, и он, не мудрствуя лукаво, воспользовался именем, которое получали королевские бастарды. - Поклонись, Джейми, - негромко подсказал он, с огромным интересом наблюдая за лицами гостей.
Джеймс Монмут: Джеймс скованно поклонился, с ответным пугливым любопытством рассматривая высокородную компанию. Один из джентльменов весело фыркнул, попеременно разглядывая ногти на холеной руке и Джейми Фицроя: – Славный трофей, сир, спешу вас поздравить. Видимо, прежде чем взяться за управление государством, вы решили опробовать себя, как говорят литераторы, в малой форме. Язвительное замечание прозвучало бы резко, не будь оно произнесено ленивым добродушным тоном и не содержало бы завуалировано высказанную уверенность в том, что Карлу Стюарту тем или иным способом удастся вернуть трон предков. При другом настрое мыслей существовать в благочинной стране, способной уместиться в табакерке, стало бы для милорда Бэкингема совершенно невыносимо. Не то что бы герцог грезил, подобно своему отцу рассыпать жемчуга в Лувре, но иметь саму возможность на такой широкий жест более пристало его происхождению.
полная версия страницы