Форум » И все тревоги милых дней... » Кровь юную, что влил в свое дитя, признаешь ты – таков закон Природы... » Ответить
Кровь юную, что влил в свое дитя, признаешь ты – таков закон Природы...
Джеймс Монмут: Брюгге, Фландрия. 1656 год.
Ответов - 55, стр:
1 2 3 All
Джеймс Стюарт: В пику Бэкингему, из всех друзей короля вызывавшему у принца наибольшее раздражение, Джеймс поспешил вставить свое веское слово. - Произведения в малой форме порой бывают выполнены искуснее и изящнее иных больших проектов. К вам, сир, это не относится, вы талантливы во всем, - с шутливым полупоклоном добавил он, исправляя возможную оплошность. Впрочем, герцог Йоркский был уверен, что Карл, ввиду своего благодушного нежелания создавать из песка, воздуха или другой, более твердой материи повод для гнева или неприязни, не придаст ненужного смысла неуклюжей тираде брата, которого, несмотря на все недостатки, по-родственному любил и даже опекал, насколько это было возможно в его положении. - И вот доказательство ваших талантов. Весьма убедительное, стоит отметить. Джеймс с любопытством разглядывал племянника. Вильгельма, сына Марии и голландского пьянчужки, он до сих пор ни разу не видел. По сведениям из Гааги, юный принц Оранский был слаб телом, бледен и рахитичен. Ребенок Люси Уолтер, напротив, имел вид здоровый и во всех отношениях приятный глазу. - Как мне кажется, оно немало напоминает Генри в схожем возрасте. Второй дядя Джеймса Фитцроя, без малого девятью годами старше племянника, не переставал удивляться многообразию мира, проявлявшемуся также и в том, как легко в смутные времена нарушались нравственные запреты. Проповедники, метавшие с амвона громы и молнии, только усиливали желание дам и кавалеров предаваться греху, и Генри, который совсем недавно вступил в возраст возмужания, стоило немалых трудов держать оборону в бастионах добродетели. Однако подобная принципиальность не заставляла герцога порицать других, особенно своего брата и кумира, и на плод былой страсти Карла Стюарта он взирал с неизменным доброжелательством.
Карл II: - Я не знал, что тружусь над шедевром, но старался до седьмого пота, - многозначительно повел бровями король. - Его королевское высочество, герцог Йоркский, - торжественно представил брата Карл и пояснил уже менее официально, не надеясь, что мальчик с первого раза правильно запомнит все имена и титулы: - Твой дядюшка Джеймс. А это его королевское высочество дядюшка Генри. Мимоходом Карл подумал, что младшему из принцев тоже следовало бы даровать какой-нибудь внушительный титул - увы, Генри опоздал родиться и дни довольства и благоденствия знал разве что по чужим рассказам. В сущности, король-изгнанник мог хоть сегодня провозгласить брата герцогом, но это вызвало бы шквал насмешек. Его Величество не был слишком начитан, но знал историю о римлянине, который продал соседу поле, на котором разбил лагерь Ганнибал. Примерно так же в Англии встретили бы известие о том, что отныне сюзереном, допустим, Глостера, является мальчик, прозябающий в Голландии. - А это, Джейми, его светлость герцог Бэкингэм, мой старинный друг. Мы знакомы с ним с тех пор, как я был в твоем возрасте.... хотя нет, даже раньше, - Карл ухмыльнулся, припоминая, сколько хлопот они доставляли воспитателям.
Джеймс Монмут: Джейми неуверенно кивнул своим новым родственникам и, чуть помедлив, герцогу. – Верю, сир, – произнес Бэкингем, ухмыляясь краем подвижного рта, – что вы приложили все свои усилия, – он, наконец, удостоил королевского бастарда своего внимания полностью, оглядев мальчика с севера на юг и в обратном направлении, с юга на север. Под изучающе-критическим взором Джейми попятился и в поисках спасительной опоры ухватился за долгополый камзол Карла. Почувствовав себя с такой поддержкой уверенней, он осмелился подробнее рассмотреть сардонически настроенного джентльмена. На тонком породистом лице особенно привлекали взгляд круто изогнутые густые брови, словно навеки замершие в выражении веселого удивления. Далее шли серые глаза под тяжелыми веками, длинный хрящеватый нос и небольшой рот*. Крупные красивые кисти рук без единого кольца то беспокойно теребили воротник у горла, то постукивали по столешнице. Не имея денег унизать пальцы дорогими перстнями, герцог вопреки моде вовсе отказался от украшений, с вызывающим щегольством сродни тому, с каким через без малого полторы сотни лет французские аристократы носили на своих головах прически «victime». – Чрезвычайно рад знакомству, – с преувеличенной серьезностью сказал Бэкингем. – Надеюсь, мы с вами станем друзьями, сэр. И, противореча чинной церемонности фразы, подмигнул мальчику. Джейми вытаращил глаза и хихикнул, сразу перестав его бояться.
Карл II: - Друзья Вашего Величества - друзья и вашего сына, сир, - подал голос придворный, которого Карл еще не успел назвать по имени, и тот немедленно поспешил исправить это упущение: - Граф Рочестер, Джейми. Если бы не он, я бы погиб в Англии, - нашлись бы люди, готовые сказать, будто в значительной мере благодаря милорду Уилмоту король и оказался в беде после краха шотландской авантюры, но Карл считал, что куда больший вес для доброй дружбы имеют другие поступки графа. - Добро пожаловать в Брюгге, мастер Фицрой, - Рочестер частенько захаживал в гости к миссис Барлоу, когда английские изгнанники обретались в Париже, но Джеймс был тогда слишком мал, чтобы это помнить. Королевский бастард вызвал у него не больше любопытства, чем паж-негритенок или говорящий попугай. Карл придвинул к столу тяжелый резной табурет: - Садись сюда, Джейми. Полагаю, мы вполне можем начать обучение придворным манерам с игры в карты. Кто сдает, джентльмены?
Джеймс Монмут: Джейми взгромоздился на табурет и, сложив перед собой руки, опустил на них подбородок, благо стол по высоте был как раз впору мальчику для такой удобной позы. Темные глазки блестели восторгом: при всей своей либеральности Люси Уолтер не позволяла сыну общаться с джентльменами на равных. Из тех слов, что говорил ему сначала мистер Проджерс, а потом Карл Стюарт, неокрепший разум Джейми сделал простой и бесхитростный вывод: он жил с матерью, пока был маленьким, теперь, раз пришла пора перейти под отцовскую опеку, он уже вполне взрослый. С учетом своих новых прав, мальчик требовательно спросил: – И мне сдадут? Что делать с картами, Джейми представлял весьма смутно, но картинки, выписанные на кусочках картона, ему нравились. Бэкингем вопросительно поднял бровь и злорадно усмехнулся герцогу Йоркскому – очередь сдавать и, следовательно, урегулировать этот спорный вопрос невинного дитяти выпадала ему.
Джеймс Стюарт: - Вам, дорогой племянник, выпадет иная, более почетная обязанность, - промолвил герцог Йоркский, проводя пальцем по атласной поверхности лежавшей сверху карты, после чего выразительно потряс всей колодой в воздухе. - Это оружие, и что останется после того, как я сдам его этим доблестным джентльменам, вам надобно охранять от посягательств посторонних лиц. Поверьте мне, сэр племянник, таковые могут появиться в любой момент, и часовому должно быть бдительным. Сын той, о которой матушка отзывалась эпитетами, странно звучащими из уст королевы, но простительными женщине с расшатанными нервами, все больше нравился Джеймсу. Неуловимо похожий на Карла и, в то же время, отличавшийся миловидностью, каковой его отец не блистал даже в расшитых гербами пеленках, мальчик обещал вырасти в породистого вельможу, вроде дона Хуана, внебрачного сына испанского короля. Тому рукоплескали знатоки военного искусства, как некогда Мадрид рукоплескал его матери. Отчего бы, думал принц, и юному Фитцрою не сделаться верной опорой своему отцу, особенно сейчас, когда каждый мало-мальски значимый сторонник был на вес золота. Еще одна причина, по которой отпрыск Карла Второго приглянулся его брату, была до банального проста: мальчик звался так же, как и сам Йорк. Шестеро шотландских королей из дома Стюартов были крещены именем праотца Иакова, что для нынешнего наследника утраченной короны, безотчетно склонного к мистицизму, являлось чрезвычайно важным обстоятельством. - Уверен, что вы оправдаете доверие его величества, сэр, - с самой серьезной миной добавил Джеймс.
Джеймс Монмут: Все, что вещал дядюшка, звучало очень важно и красиво, но Джейми не покидало смутное ощущение, что его надувают, и надувают ловко. Выражением лица Джеймс старший поразительно напоминал матушку, когда та желала отговорить отпрыска от приглянувшегося, но недоступного лакомства – при всей своей расточительности Люси Барлоу бывала порой удивительно скаредна. Обычно Джейми был послушным сыном и не настаивал. – Ладно, – с видимой неохотой согласился он, смиряясь и на этот раз. Герцог Бэкингем хмыкнул со своего места, и это хмыканье имело не меньше выразительности, чем иная пуританская проповедь. – Мой юный друг, – наставительно промолвил герцог, – мы ведь решили быть друзьями, не так ли? Так вот, мой юный друг, позвольте вам дать совет. Если вы возьмете за правило всегда и во всем соглашаться с каждым, то никогда и ни в чем не будет по-вашему. Совет был восхитителен в своей возмутительной дерзости, однако шел вразрез с теми правилами, которые до того внушали мальчику, и он невольно обратил свой взор к высшему судие, то есть к Карлу.
Карл II: Живое воображение Карла немедленно нарисовало ему Джейми в мантии пэра, отпихивающего ногой тарелку с овсянкой, которую подносил ему коленнопреклоненный Чеффинч. Если бы Бэкингэм адресовал свои слова Его Величеству (а нечто подобное герцог изрекал довольно часто), тот мог бы лишь воодушевленно согласиться, но сейчас король внезапно ощутил себя на месте своей августейшей матушки. Конечно, ему было не семь лет, и непослушание материнской воле Карл проявлял не из чистого упрямства... - Мастер Фицрой слишком юн, чтобы вставать на дыбы самостоятельно, - со смешком промолвил Рочестер, опережая короля. - Боюсь, ему следует поучиться этому под присмотром мудрого наставника. - Вы предлагаете себя, Уилмот? - приподнял брови Карл. - Упаси Боже, сир, я выступаю за добрые нравы, - с постной миной отозвался тот, - идея принадлежала милорду Бэкингэму, я ее лишь развил. - Как ты смотришь на это, Джордж? Мальчику действительно нужен воспитатель, - Карл не собирался менять своих намерений относительно Крофтса, однако не удержался от соблазна подразнить герцога. - Сдавай же, Джейми, - напомнил он брату, так и державшему в руках колоду.
Джеймс Стюарт: Джеймс, не жаждавший очутиться на месте старшего брата даже в золотые дни их детства, внезапно ощутил острую потребность называться "величеством". Причина к этому крылась в желании поставить на место Бэкингема, осмелившегося поучать непокорности королевского сына, пускай тот и был рожден вне брака женщиной не самых добродетельных нравов. - Милорд Бэкингем превосходно разбирается в воспитании подрастающего поколения, сир, - съязвил Йорк. - И насквозь видит недостатки поколения старшего. Вне зависимости от титулов и званий. Непросто сказать, насколько хорошо читалась в испепеляющем взгляде герцога неприязнь, вызванная воспоминаниями из сравнительно недавнего прошлого. В первые годы пребывания принца Уэльского за пределами наследных земель, пока отец имел возможность переправлять на континент послания жене и детям, Джордж Вилльерс-младший осыпал насмешками высокопарный слог, которым грешил папенька его приятеля. Джеймсу, видевшего отца в плену, поверженного и покинутого вассалами, подобное поведение казалось кощунством, а то обстоятельство, что крестным отцом второго герцога Бэкингемского являлся Карл Первый, в глазах Джеймса и вовсе приравнивало любую критику к святотатству. - На вашем месте, сэр, я бы попросил его величество приставить наставника не только к мастеру Фитцрою, но и к вам. Нам всегда следует чему-нибудь учиться, - с улыбкой завершил свою желчную тираду герцог, небрежным движением раздавая присутствующим карты.
Джеймс Монмут: Злоязычному Бэкингему, который ради острого словца не пощадил бы и родного батюшку, возвышенных воззрений герцога Йоркского было не понять, даже сделай тот попытку растолковать их неблагодарной аудитории. По правде говоря, случай, оставивший язвящий след в чувствительной душе младшего брата короля, едва ли припомнился бы сейчас милорду, ибо оскорбляемый – высекает в камне, а оскорбитель пишет по воде. Но удивительное дело – тонкий остроумец терял львиную долю своего чувства юмора, когда дело касалась его самого. Шутка Йорка показалась милорду Бэкингему тяжеловесной и не слишком удачной. – Если только эту ношу взвалите на себя вы, Ваше Высочество, – парировал он, растянув тонкие губы в недоброй улыбке. – Сколько себя помню, вы всегда выступали поборником нравственности. Право слово, если бы не ваше платье, вас можно принять за пуританина. Как видите, сир, – обратился милорд к Карлу, – для столь почетной должности здесь найдется более достойная кандидатура. Другой вопрос, понравится ли воспитатель мастеру Фицрою. Герцог весьма правдоподобно изобразил тяжелое раздумье, обхватив левой рукой подбородок и воздев очи горе, а затем с фальшивой радостью воскликнул: – Почему бы не спросить мнения его самого, джентльмены? Что скажете, сэр? – вкрадчиво вопросил он королевского бастарда, не в первый и не в последний раз выступая в своей излюбленной роли злого беса-подстрекателя. – Кого вы бы выбрали в качестве своего опекуна из присутствующих здесь, исключая, разумеется, Его Величество, иначе выбор будет неравным? Джейми по малолетству воспринял все чрезвычайно серьезно. Мордашка его приняла сосредоточенное выражение, мальчик явно готовился к некому важному шагу. – Никого. Если папа захочет меня отослать, тогда я хочу вернуться обратно к маме, – наконец, храбро заявил он.
Карл II: - Вы, мастер Фицрой, прирожденный политик, - одобрительно засмеялся Рочестер, - браво, прекрасный ответ! Карл не нашел в словах сына особой дипломатии - это была обида ребенка, вырванного из привычного мирка с непонятной для него целью, еще немного, и мальчик раскапризничается, начнет требовать, чтобы его возвратили к матушке... - Я ведь уже сказал тебе, Джейми, что ты будешь жить со мной, - укоризненно промолвил он, предчувствуя, как трудно придется Крофтсу с его питомцем. - Нет ничего необычного в том, что у тебя появятся учителя и воспитатели, ведь каждый из них будет в чем-то особенно сведущ. - Знакомы ли вы с карточными мастями, мастер Фицрой? - к этому моменту Рочестер решил взять на себя труды по развлечению королевского бастарда. При всех своих многочисленных недостатках, он был довольно добродушен, а сейчас последнее слово благодаря Джейми осталось за ним, и это расположило графа к мальчонке.
Джеймс Монмут: Джейми порозовел от отцовской укоризны. Он не понял, почему его бесхитростный и чистосердечный ответ был удостоен подобной оценки. Разумеется, откуда маленькому мальчику было знать, что в лживом мире взрослых правда звучит иногда тоньше самой изощренной и хитрой увертки. – Да, сэр… сир, – почти прошептал он и с признательностью посмотрел на милорда Уилмота, милосердно сменившего больную тему. – Конечно, я знаю карты, – начал Джейми и, наморщив лоб, принялся перечислять, загибая пальцы на левой руке, помогая себе правой. – Там есть дамы, короли, тузы… – он запнулся, вспоминая дальше. – Позабыли валетов, мастер Фицрой, – вполголоса подсказал Бэкингем, – но, право, кому они нужны, когда в прикупе короли и тузы. Герцог усмехнулся, и непонятно было, ведет ли он речь о французской карточной колоде в руках Джеймса Йоркского или же о потрепанной, но все еще живой колоде королевского дома Стюартов.
Карл II: - О, если вы так свободно разбираетесь в этом предмете, то было бы несправедливо не принять вас в игру. Думаю, никто не станет возражать, если я передам вам свои карты. Придвигайтесь поближе, мастер Фицрой, чтобы я видел, как вы одержите свою первую победу, - Рочестер похлопал по столешнице и добродушно улыбнулся мальчику, решив сегодня более не слышать ничего из того, что еще будет благоугодно изречь милорду Бэкингэму. Карл осознал, что роль воспитателя ему не слишком удалась - граф разрешил Джейми то, что мягко запретил Йорк, а он сам остался не у дел. Король справедливо счел, что третье ценное указание, данное лишь из желания утвердить родительскую власть, точно на пользу не пойдет, поэтому с улыбкой кивнул сыну, позволяя принять приглашение Рочестера. Принц Генри, еще совсем недавно чувствовавший себя таким же, как Джейми, ребенком во взрослой компании, крайне редко вступал в общую беседу, но сейчас не мог сдержаться. Бэкингэм позволял себе открытые насмешки, и Генри не понимал, почему Карл, глава дома Стюартов, никак не одергивал своего приятеля, предоставляя Йорку защищаться в одиночку. - Не в каждой игре, сэр, валеты так незначительны, как вам кажется, - стараясь держаться с той же независимостью, что и Бэкингэм, заметил Генри. - Особенно когда джокер полагает, что только его и недостает, чтобы собрать каре тузов.
Джеймс Монмут: Бэкингем медленно поднял взгляд от карт в своей руке на младшего Стюарта, внезапно решившего встрять в разговор старших. В скудном освещении выражение глаз под тяжелыми веками было не разобрать, но голос герцога был отстраненно-холоден. – Вашему Высочеству, несомненно, известна более выгодная комбинация, – спокойно согласился он. Срывать на мальчишке, пусть даже королевской крови, свое дурное настроение было, по меньшей мере, глупо и недостойно дворянина. – Однако джокер в любой из них найдет себе место. Искусный игрок сумеет выиграть и с неудачно выпавшими картами, если правильно изберет себе союзника. Бэкингем не смотрел на Карла: он почти слово в слово повторил один из аргументов, к которому прибег ранее в споре о дальнейшей стратегии в отношении непримиримого отечества, взбунтовавшегося против своего сюзерена. В отличие от многих прочих, герцог Бэкингем не строил иллюзий о возможности восстановления старого порядка – бороться следовало тогда, когда голова первого Карла Стюарта еще покоилась на его плечах. Он пытался донести свое мнение до короля, но тот, по своему обыкновению, не сказал ни «да», ни «нет», чем и объяснялся нынешний язвительный настрой милорда.
Джеймс Стюарт: Там, где сдержанный, и даже робкий, Глостер не мог не подать голос в защиту собственной семьи, его брат готов был вспылить, и только спокойствие короля, монументальное, как и само величие, останавливало принца в шаге от необдуманного поступка. - Вы прирожденный дипломат, милорд, - голос Йорка был стальным от напряжения. - Но не путаете ли вы политику и беспринципность? Предполагая, что реплика его не останется безответной, Джеймс сложил карточный веер и безотчетно согнул плотную, превосходного голландского качества бумагу, на которой были напечатаны многострадальные валеты и нагловатого вида джокер.
Джеймс Монмут: – О нет, – казалось, Бэкингема забавляло негодование Йорка. – Здесь не надо природного таланта, лишь немного здравого смысла и толика ума, – безжалостно заключил он, адресовав королю и принцу самую очаровательную из своих улыбок. – И тогда совсем нетрудно сделать различие между принципиальностью и бесполезным упрямством. Карту, Ваше Высочество, – без перехода потребовал милорд, придя к решению, что комбинация в его руках нуждается в изменении. Покуда герцог Бэкингем упражнялся в саркастическом остроумии, испытывая на прочность стюартовское терпение, маленький Джейми сосредоточенно изучал доставшиеся ему карты, не следя за непонятной и неинтересной ему пикировкой взрослых. Карты он получил без картинок, иные скупо украшенные одним единственным символом посередине белого поля. Джейми они не нравились. – Мне тоже дайте, – пискнул мастер Фицрой вслед за Бэкингемом.
Джеймс Стюарт: Просьба Джеймса Фитцроя осталась без ответа, потому как раздающий, то есть, дядя малолетнего игрока, был сосредоточен отнюдь не на картах. Помыслы герцога Йоркского омывались бушующим океаном негодования и овевались ветрами возмущения, да такого сильного, что в маленьком салоне вот-вот готов был прогреметь гром, по сравнению с которым залп всех артиллерийских орудий голландских боевых судов показался бы комариным писком. - За то, что ваша светлость называет бесполезным упрямством, другие готовы отдать жизнь. Карты по-прежнему лежали нетронутыми. Отзываться на просьбу Бэкингема, такую невинную, но в глазах Джеймса схожую с приказом, казалось герцогу недопустимым. Подчиняться напыщенному нахалу - какое унижение!.. - А здравым смыслом некоторые джентльмены и не-джентльмены, - принц с особым сладострастием произнес последнее слово, - оправдывают беспринципность и жажду выгоды.
Джеймс Монмут: Побелев, губы Бэкингема сжались в тонкую линию. Он бросил карты на стол крапом вверх и наклонился вперед, впиваясь бешеным взглядом в герцога Йоркского. – Не вы один потеряли родственников в той войне, – вибрирующим низким голосом проговорил Бэкингем, с горечью вспомнив молодого Фрэнсиса, так навсегда и оставшегося молодым на бранном поле близ Кингстона. – Посему я оставляю за собой право судить о здравомыслии и политических принципах. Сейчас не рыцарские времена, чтобы мы могли взять потерянное королевство на шпагу. И если пожелание вернуть наше положение, сохранив при этом последние капли крови нашего дворянства, вам угодно считать торгашеством, Ваше Высочество, пусть будет так!
Джеймс Стюарт: Герцог Йоркский, подскочивший на месте вслед за уязвленным оппонентом, напоминал стоящего на изготовке сеттера, который, стоит псарю ослабить поводок, немедленно ринется за жертвой, дабы растерзать на месте, так, что в стороны полетят клочья ее, жертвы, мяса и шерсти. Сам принц пребывал в достаточно кровожадном настроении, чтобы придать этой метафоре некоторое воплощение. Его не смущало ни присутствие монарха, ни то, что остроумие королевского приятеля было превосходно отточено и отполировано, как и полагается доброму оружию, чего Джеймсу Стюарту никогда не хватало. Впрочем, последний обладал иным дарованием, упрямством, к тому же, в той степени, которая порой была способна довести до отчаянья даже терпеливого Карла. - Как легко вы рассуждаете о том, что вам не принадлежит, милорд, - процедил сквозь зубы Йорк. Желваки его побелели от напряжения, как и костяшки стиснутых в кулак пальцев. - И как поверхностно вы судите о рыцарстве. Хотя что вы о нем знаете... Пренебрежительно фыркнув, Джеймс напустил на себя выражение, которое одни его недоброжелатели называли высокомерным, другие - презрительным, причем, и те, и другие были совершенно правы.
Джеймс Монмут: Бэкингем потемнел лицом. Если две минуты назад он с грехом пополам помнил, что перед ним принц крови, то теперь герцог дал волю своему нраву. Любому терпению и любому благоразумию есть предел. – Я знаю о рыцарстве довольно, чтобы мне не нужно было объяснять, что означает брошенная перчатка, – с опасной ласковостью почти пропел милорд, взглядом ища рекомый предмет, где-то небрежно оставленный им по приходе здесь, в этой комнате. Герцог Бэкингем с нежностью вспомнил совместное воспитание с королевскими детьми, когда он имел столько возможностей дать Джеймсу в ухо. Какие горькие слова: я мог бы...
полная версия страницы