Форум » И все тревоги милых дней... » "Кто просит робко, тому грозит отказ" » Ответить
"Кто просит робко, тому грозит отказ"
Джеймс Стюарт: Бреда, ноябрь 1659 Резиденция принцессы Оранской "Кто просит робко, тому грозит отказ" (Сенека)
Ответов - 38, стр:
1 2 All
Джеймс Стюарт: Совсем недавно Людовик Французский победоносно завершил войну с Испанией, взамен на отнятые у противника земли, согласившись жениться на инфанте Марии-Терезии. Тем самым он принес долгожданный мир своей стране - и разочарование английским кузенам. Старший из них, как никогда далекий от трона, умело скрывал свою мрачность, тогда как его братья были лишены этого счастливого качества. Подписав мирный договор на Фазаньем острове, дон Луис де Аро сделал бессмысленной службу герцогов Йоркского и Глостерского, вставших под знамена короля Филиппа после того, как хитрый лис Мазарини заключил сделку с Кромвелем. И теперь принцы скучали. Что может быть хуже бездействия для человека такой энергии, какая бушевала в Джеймсе Стюарте? Что может быть ужаснее бедности для высокородного вельможи? Принц был свято уверен, что ничего, и потому старался скрасить злополучное затишье небольшим приключением. Любовная интрижка явлалась лучшим целебным средством, дабы развеять скуку и вновь обрести бодрость духа. Главным в этом деле было подобрать даму, обладающую приятной наружностью и скромными потребностями. И в лице Анны Гайд герцог нашел для себя занятие на ближайшую неделю-другую. Так, по крайней мере, он предполагал. Дочь королевского советника оказалась девушкой на редкость добродетельной, и прямолинейные авансы, прежде безотказно действовавшие с другими, не строившими из себя недотрог, оказались бесполезными в ухаживаниях за этой фрейлиной. Не добившись искомого при первых же атаках, выражаясь языком военным, Джеймс лишь сильнее распалился в своем желании завоевать девицу Гайд и взял эту крепость в осаду.
Анна Гайд: Важнейшее из женских искусств - увиливать от желанного, но запретного мужчины так, чтобы у него не пропала охота преследовать даму дальше. Джеймс Стюарт был по сердцу Анне Гайд, но дочери королевского советника не следовало подходить к герцог Йоркскому слишком близко... Три года назад, когда он ухаживал за Анной в Париже, все было гораздо проще, потому что тогда она считала это всего лишь галантной игрой. Все джентльмены из свиты короля Карла находили себе предмет воздыханий среди дам Марии Оранской, это было модой, хорошим тоном, и все прекрасно понимали, что никакого продолжения у подобных отношений быть не может. Единственный, кто предпочитал перестраховаться, был Эдвард Гайд, сделавший дочери строгое внушение, которое Анна почтительно выслушала и тут же забыла, сочтя, что отец слишком серьезно относится к забавной шутке. Теперь ей то и дело приходилось твердить "нет", каждый раз опасаясь, что Джеймс все же примет ее отказ за чистую монету. Конечно, подобное поведение являлось нечестным и недостойным, но выше сил Анны было решительно расстаться с кавалером, которому она в сердце своем уже давно сказала "да". Именно об этом размышляла мисс Гайд, в одиночестве прогуливаясь по галерее и рассеянно рассматривая портреты угрюмых голландских джентльменов и их чопорных леди.
Джеймс Стюарт: - Мисс Гайд! С противоположного конца галереи раздался звучный голос королевского брата. Это Анне приходилось беспокоиться за свою репутацию и таиться от неумолимого в собственном здравомыслии родителя, ее кавалеру же, напротив, скрывать было нечего. Слишком многие стали свидетелями его неудачи трехгодичной давности, а значит, его триумф должен был сделаться публичным достоянием. - Простите, что нарушаю ваше уединение, - герцог ослепительно улыбался, приближаясь к девушке. - Я нуждался в тихом безлюдном месте, а что как не это капище лучше подойдет для размышлений о прошлом, настоящем, - ладошка Анны оказалась лежащей в холеной руке мужчины, - ...и будущем. Поцелуй, запечатленный Йорком на пальцах его неожиданной спутницы, оказался несколько более длительным, чем то предписывали правила хорошего тона. Впрочем, принца это ничуть не смущало, на лице его заиграла еще более лучезарная улыбка. - И какое счастье, что вы, миледи, разделите со мной эти самые сокровенные минуты.
Анна Гайд: Уверенность Йорка в том, что дама не покинет его наедине с портретами, могла бы побудить женщину иного нрава немедленно развернуться и уйти, но Анна не принадлежала к тем, кто полагал поступки назло мужчине лучшим средством поддержания интереса. К тому же, ей действительно хотелось побыть рядом с Джеймсом - благо, место не располагало к более пылким изъявлениям страсти, чем поцелуи. - Если мое присутствие помогает вашему высочеству сосредоточиться на возвышенных мыслях, то я просто обязана составить компанию, - Анна присела в реверансе, не пытаясь высвободить руку и всем своим видом вообще выражая совершенное смирение. - Я, право, даже не смею полюбопытствовать, о чем именно вы раздумываете, чтобы не спугнуть вдохновение.
Джеймс Стюарт: - Я размышляю о семье, миледи, - Йорк именовал девушку титулом, на который она не имела права. Ее отец, верой и правдой служивший королевскому дому не первое десятилетие, еще не получил графской короны, и мисс Гайд была всего лишь дочерью джентльмена. - Какой она может быть разной. Принц подал своей спутнице руку, приглашая ее прогуляться по галерее. Молодым людям незачем было торопиться. Их не поджидали неотложные дела, и сама погода, такая же скверная, как и в родной Англии, располагала к незатейливому досугу в окружении домашних стен. - К примеру, ваша семья. Лорд-канцлер - заботливый и внимательный отец, - вкрадчиво вещал герцог. - Вы, ваши братья и сестра, должно быть, счастливы иметь такого родителя.
Анна Гайд: Девушка сама не знала, отчего ее так смутила предложенная Йорком тема для беседы. Возможно, потому, что ее отец был жив и здоров, а Карл Стюарт уже десять лет пребывал в сонме праведников, и более того - был не просто усопшим родителем милого Джеймса, а королем-мучеником. От мысли об этом по спине Анны невольно пробежал холодок, будто она делала сейчас нечто предосудительное, способное навлечь гнев покойного монарха на все семейство Гайдов. - Мы все молим Господа о том, чтобы Он ниспослал моему отцу душевных и телесных сил, которые будут употреблены во славу королевского дома, - из уст юной девицы речи, приличные канонику, звучали неестественно и напыщенно, но с лучшим ответом Анна не нашлась. - Увы, милорд, мы редко видимся, ведь батюшка все время в разъездах, но аккуратно переписываемся.
Джеймс Стюарт: - И о чем же пишет вам сэр Эдвард? - с видимым любопытством спросил герцог. В действительности, он был убежден, что родительские наставления так же скучны и до унылого благоразумны, как и все прочие слова Гайда, и даже вечный пересмешник Бэкингем, не упускавший случая сделать лорда-канцлера предметом шуток, вряд ли бы обнаружил в сухом стиле хоть что-нибудь, способное послужить основанием для очередного каламбура или искрометной остроты. - Обсуждаете ли вы с ним труды великих философов? Или это рассуждения о нравоучительных романах? Быть может, ваш отец посвящает вас в тайны политики и тонкости дипломатической игры? Джеймс готов был поспорить, что его спутницу не интересует ни первое, ни второе, ни третье, и втайне радовался этому обстоятельству. Как и его брат, он считал, что излишняя ученость портит женщину, которая призвана быть отдохновением и отрадой для мужских глаз, ушей и прочих частей бренного тела.
Анна Гайд: - Более всего отца беспокоит моя добродетельность, - Анна нисколько не шутила, ибо письма ее родителя и в самом деле пестрели мудрыми сентенциями о нравственности, будто автором их был какой-нибудь пуританский проповедник. Иногда эти назидания раздражали ее, иногда веселили, но чаще мисс Гайд просто пропускала абзацы, где сэр Эдвард поминал подходящие библейские и мифологические образчики целомудрия и умеренности. - Он полагает, что английские джентльмены, попав на континент, от перемены воздуха испытывают непреходящее опьянение, а потому часто совершают достойные сожаления поступки в отношении женщин. С этими словами достойная дочь осторожного отца печально вздохнула, предоставляя собеседнику догадываться, что именно является предметом ее огорчения: плачевная распущенность соотечественников или то, что сама девушка до сих пор не стала ее жертвой.
Джеймс Стюарт: - Увы, увы, - с притворным сожалением вздохнул герцог Йоркский, разделявший воззрения молодых шалопаев как английского, так и французского происхождения. Было бы нескромно и неправдоподобно утверждать, что в своих похождениях он мог перещеголять венценосного брата или особо приближенных к нему джентльменов, но женский пол никогда не был обделен вниманием принца, также как и сам он не страдал от недостатка многообещающих авансов со стороны прекрасных дам. Особы в накрахмаленных чепцах, кружевах и брыжах, суровыми протестантскими очами взиравшие с полотен на прогуливавшуюся мимо них молодую пару, были настолько нехороши собой, что Джеймс старался не смотреть в их сторону, дабы не утратить возвышенный лад, который всегда безотказно действовал на его возможных пассий. - Молодые люди ветрены и полагают любовь лишь мимолетным развлечением. Но после и их постигнет возмездие, когда сердца их будут страдать от неразделенного чувства.
Анна Гайд: Следовало бы сделать вид, будто тон, принятый Йорком, принят Анной за чистую монету, и отвечать в том же духе, но мисс Гайд, несмотря свою добрую славу, не была чужда кокетства. - Ваше высочество восхитительно точно передает батюшкину манеру, - заметила она, рассеянно перебирая в пальцах кружевной манжет Джеймса и как бы невзначай касаясь руки своего кавалера. - Неужели вы были усердным слушателем советов моего отца, милорд? Если так, то все девушки от Парижа до Гааги должны облечься в траур оттого, что принц из дома Стюартов добровольно обрекает себя на целомудрие - или, во всяком случае, на умеренность. Много говорят о любовных делах Его Величества, и даже о принце Генри я кое-что слышала, кажется, вы единственный из братьев, о ком пока что не болтают в Бреде.
Джеймс Стюарт: О любовных делах герцога в Бреде не болтали лишь потому, что он, в отличие от своих братьев, лишь недавно вернулся из испанской армии и немедленно решил добиться того, в чем ему было отказано несколькими годами ранее, а именно, милости Анны Гайд. Отсутствие прочих пассий увеличивало его шансы на победу, и один из залогов грядущего триумфа принц усматривал в небрежном жесте, которым его спутница поглаживала его руку - так невинно и так многообещающе. - Целомудрие не всегда бывает вызвано желанием повергнуть дам в печаль или приблизиться к Господу, как это любят католические монахи и священники, - в той же сдержанной манере продолжал Джеймс. - Порой оно есть следствие той самой неразделенной любви, о которой я уже упоминал, и вызванного ей отчаяния.
Анна Гайд: - О нет, это не целомудрие, это уже подлинная меланхолия, - возразила Анна, не испытывая ни малейшего трепета от того, что осмеливается пререкаться с братом короля. Йорк пришел сюда не как наследник престола, а как мужчина, желающий побыть рядом с женщиной, и это предоставляло мисс Гайд некоторые приятные привилегии. - "У меланхолии нет большей причины, чем праздность, и нет лучшего средства против нее, чем занятость", - не припомню сейчас, кто выразился подобным образом, но мысль кажется мне очень здравой. Скажите, милорд, бывали ли вы подвержены подобным приступам, находясь на войне? Следовало заметить, что если бы кому-то пришло в голову использовать портрет Джеймса в качестве иллюстрации для лечебника, то разве только сопровождая ею статью "Совершенно здоровый человек". Его высочество был статен, розовощек, с ясным взглядом и уверенными движениями. Только самый бессовестный врач мог усмотреть какие-либо симптомы недомогания, нуждающегося в срочном лечении.
Джеймс Стюарт: - Никогда, миледи, - уверенно заявил герцог. - На войне не успеваешь думать ни о чем, кроме войны. Разве что... Небольшая пауза, сделанная Йорком, оттеняла разговор о любовной тоске лучше сотни рассуждений и дифирамбов в адрес предмета воздыханий. Задумчивый вид принца, поволока во взгляде, обращенном к спутнице, и легкие движения, которыми его пальцы поглаживали ладошку Анны, были так же красноречивы, как краснобайство какого-нибудь недоросля, в любовном томлении марающего бумагу и мечтающего о том, чтобы на него обратила внимание если не Прекрасная Дама, обретающаяся в его фантазиях, то хотя бы мало-мальски молодая горничная, проживающая под одной с ним крышей. - Разве что мысли о самом дорогом существе способны заставить сердце болеть сильнее, чем самый тяжелый недуг или страшная рана. И чем слабее надежда на взаимность, тем ближе человек к гибели. Порой лучше пасть в бою, сразу, без мучений, чем всю жизнь медленно угасать в ежечасной агонии.
Анна Гайд: - Как печально вы рассказываете о любви, милорд, - чуть нахмурила брови Анна, осуждающе качая головой. - Если нежная страсть именно так и выглядит, если все стихи, романы и пьесы лживы - то, наверное, лучше держаться от нее подальше, как советует мне в своих письмах отец. Одинаково неприятно, на мой взгляд, причинять кому-то подобные страдания, или жестко мучиться самой... Нет-нет, нужно бежать от опасного искушения, пока не станет слишком поздно! Серьезный тон мисс Гайд не имел ни малейшего оттенка игривости - она предоставляла Йорку ужасаться или разубеждать, уповая, что тот не сдастся слишком быстро и выберет правильную тактику ведения осады. Анне доставляло неизменное удовольствие устраивать словесные поединки с Йорком, возможно, еще и потому, что последнее слово он почти всегда галантно оставлял за ней.
Джеймс Стюарт: - Миледи, все муки искупаются одним взглядом дорогого существа, - с неожиданно пробудившей страстностью воскликнул Джеймс. - Холодность, безмолвие, бездействие заставляют претерпевать крестные муки, а одна улыбка способна вновь воскресить к жизни. Улыбка, брошенное невзначай доброе слово. Или прикосновение. Принц остановился посреди галереи, заставляя и Анну прервать свою прогулку. До сих пор ладошка мисс Гайд покоилась на сгибе его руки, но сейчас он сжимал ее своими пальцами, как у человека шпаги крепкими, несмотря на холеность. - Как сейчас. Во взгляде Йорка не было прежней самоуверенности, напротив, в них читалась неприкрытая мольба, и если у дочери лорда-канцлера оставались хоть какие-то сомнения относительно намерений его высочества, нынешняя мизансцена была слишком недвусмысленной, чтобы продолжать абстрактные рассуждения в духе итальянских трактатов.
Анна Гайд: Некоторое время Анна могла лишь растерянно смотреть в глаза Джеймсу, понимая, что совершенно обезоружена его прямотой и искренностью. Это уже выходило за рамки галантного флирта, где форма ценилась выше содержания, и предметом для остроумной беседы становились любовные муки, в которые по-настоящему не верил даже сам страдалец. Мисс Гайд хорошо знала, как следует ответить на прочувствованный монолог - с этой целью она отмечала подходящие места в романах закладками-ленточками. Судя по тому, что ей приходилось слышать, подобное практиковали многие придворные дамы и кавалеры, вследствие чего их разговоры порой превращались в выразительное чтение наизусть по ролям. - Но мы... мы сейчас смотрим друг на друга. Вы касаетесь меня, - от волнения Анна позабыла, что хорошим тоном было бы и дальше говорить безлично, не подавая вида, будто слова - нечто большее, чем сотрясание воздуха.
Джеймс Стюарт: - Но разве у меня есть надежда? - с неподдельной горечью вопрошал герцог. - Мы беседуем об отвлеченных вещах, прогуливаемся мимо картин с этими ужасными, унылыми лицами. Вы так добры, что даже не отнимаете свою руку, позволяя мне делать то, что я делаю. При этом Джеймс принялся покрывать руку своей спутницы пылкими поцелуями, после другую. Пользуясь эффектной неожиданностью своего поступка, повисшей вследствие его тишиной и бездействием со стороны Анны, принц спрятал лицо в ее ладонях.
Анна Гайд: Попятившись, Анна уперлась спиной в тяжелую раму какого-то семейного портрета, угрожающе накренившегося над парочкой. Йорк тоже знал правила, и раньше, в Париже, никогда не нарушал их, а сейчас... Это было просто жестоко с его стороны, заставлять ее решать быстро, решать самостоятельно, не руководствуясь ни мудрыми наставлениями папеньки, ни ехидными советами других фрейлин, решать здесь и сейчас... - Умоляю вас, милорд, будьте благоразумны, - мисс Гайд взывала к здравому смыслу принца, хотя сама с трудом сохраняла остатки хладнокровия. Держать в ладонях лицо Джеймса казалось лаской более откровенной, чем объятия и поцелуи, и пальцы Анны дрожали, очерчивая линию его скул за мгновение перед тем, как скользнуть прочь.
Джеймс Стюарт: Если она полагала, что спаслась от искушения, ограничившись мимолетной лаской, мисс Гайд жестоко ошибалась. Распаленный близостью желанной женщины, герцог приближался к тому состоянию, о котором говорят: "Потерял голову". В отличие от отца, лишившегося данной части тела в самом прямом смысле, его сын сохранял целостность своих членов, более того, не настолько лишился разума, чтобы не сознавать, к какой черте подвела себя девушка. Теперь же Джеймс готовился во что бы то ни стало перешагнуть через нее и помочь своей избраннице добровольно сделать этот шаг. - Анна, Анна, вы ведь не настолько холодны ко мне? - шептал он, покрывая легкими и быстрыми поцелуями лицо мисс Гайд. Руки принца решительно сомкнулись на ее талии. - Не прогоняйте меня, Анна, умоляю вас, я не вынесу этого больше.
Анна Гайд: Не раз льстецы превозносили красноречие мисс Гайд, и похвала эта зиждилась не только на желании угодить даме, но сейчас ее косноязычию мог позавидовать сам Демосфен с галькой за щеками. - Милорд... милорд, прошу вас... - только и лепетала Анна, пытаясь (не слишком, впрочем, усердно) уклоняться от поцелуев Джеймса. Умом она понимала, что Йорк вряд ли зайдет так далеко, чтобы овладеть ею прямо здесь, под надменными взорами трех поколений принцев Оранских. Это было бы слишком грубо для нежного влюбленного и чересчур дерзко для гостя в чужом доме. Тем не менее, велика была вероятность того, что пылкость возлюбленного заставит и саму Анну потерять осторожность - вот что безмерно пугало ее. Даже больше, чем возможные последствия подобного шага. - Прошу вас, милорд, оставьте меня. Оставьте, вам не следует... И мне нельзя...
полная версия страницы