Форум » И все тревоги милых дней... » "Кто просит робко, тому грозит отказ" » Ответить
"Кто просит робко, тому грозит отказ"
Джеймс Стюарт: Бреда, ноябрь 1659 Резиденция принцессы Оранской "Кто просит робко, тому грозит отказ" (Сенека)
Ответов - 38, стр:
1 2 All
Джеймс Стюарт: - Но почему?! - Джеймс не ослаблял объятий, а все маневры девушки считал слишком неубедительными для прекращения того, что благоразумнейший папенька юной особы назвал бы бесстыдными домогательствами. - Я люблю вас, Анна. Ваша близость делает меня самым счастливым и... самым несчастным. Весь вид герцога Йоркского соответствовал его заявлению, торжественному в той же мере, в которой семейство Нассау-Бреда, под пристальными взглядами которых разворачивались захватывающие события, было унылым и нелюдимым, будто до сих пор до их обоняния доносился запах костров испанской инквизиции. - Я не могу больше быть рядом с вами и не сметь касаться вас, беседовать с вами о пустяках и молчать о своих чувствах, - в доказательство их серьезности мужчина скрепил свои заверения поцелуем, жарким и жадным.
Анна Гайд: В сказках, которые маленькая Нэн слышала от кормилицы, поцелуи принцев обладали почти таким же сильным волшебным воздействием, как и прикосновение короля. Мисс Гайд успела напрочь позабыть об этом, но сейчас, в объятиях Йорка, начинала снова верить в чудеса, творимые поцелуями. Обещая себе остановиться прежде, чем дело зайдет слишком далеко, она позволила себе ненадолго забыться, отвечая на страсть Джеймса: приподнялась на цыпочки, обвивая руками его плечи, подставляя припухшие от любовной жажды губы его устам. - Я не могу вам противиться, - прошептала Анна, едва Джеймс прервал поцелуй, позволяя ей жадно вдохнуть, - но вы погубите меня, милорд. Я хочу, чтобы вы ушли, но в то же время - чтобы вы остались... Бог свидетель, я никогда не испытывала подобного!
Джеймс Стюарт: - Тогда я останусь, - ничуть не сомневаясь, выпалил Джеймс. Охватившая его страсть требовала немедленного утоления, и только снисхождение к стыдливости девушки не позволяло ему осуществить свои намерения прямо в галерее, не отходя от портрета Вильгельма Молчаливого. - И не говорите о гибели, это все слова завистников, которые желают, чтобы мы медленно угасали от тоски. Пользуясь одобрением Анны, расцененным им как согласие, герцог приник губами к ее шее. Сквозь кожу он ощущал, как в такт сердцу бьется жилка, так же лихорадочно, какими были мысли самой мисс Гайд. Руки его обвивали тело женщины, и принц чувствовал, как подрагивает она от его прикосновений. - Вы ведь тоже любите меня, Анна? Скажите, что любите, сделайте меня счастливым!
Анна Гайд: - Моя любовь не сделает вам чести и не принесет мне доброй славы, - подобные речи были особенно неуместны, если учитывать, что Анна держалась на ногах только потому, что находилась в объятиях Джеймса. - Все эти годы, милорд, со времени нашего знакомства... Я помнила о вашей благосклонности, я молилась за вас, я была рада убедиться, что мы оба небезразличны друг другу, но вы - принц, - девушка страдальчески поморщилась, будто одна мысль о титуле Йорка причиняла ей телесную боль. - Отвечая на ваши чувства, я становлюсь мишенью для злых языков. Я потеряю расположение ее высочества, меня будут сурово порицать отец и матушка... О вас же станут говорить как о бесчестном соблазнителе, чего вы вовсе не заслуживаете. Вы искренни и нежны, милорд, я верю каждому вашему слову, и все же... Мисс Гайд казалось, что она ни за что не сумеет облечь в слова владеющие ею опасения- глупые девичьи страхи, какими их, возможно, считал мужчина - и теперь сама поражалась тому, как складно у нее вышло поведать о своих тревогах.
Джеймс Стюарт: - Но что? Вы боитесь осуждения? - Йорк менее всего думал о мнении окружающих, включая нудного сэра Эдварда. Что тот, в его годы, с его бумагами и высоколобыми сентенциями, смыслил в страсти! - Опасаетесь, что нас не одобрит ваш отец? Лицо принца находилось так близко к лицу девушки, что его нетерпеливое дыхание обжигало ее веки. Слишком соблазнительное соседство, чтобы удержаться от очередного откровенного прикосновения, и Джеймс, привыкший увенчивать легкими победами череду любовных приключений, решительно приложился к пухлым губкам Анны, но не ограничился этим невинным знаком любовного пыла, заходя несколько дальше, чем полагалось при первом поцелуе.
Анна Гайд: - Мое доброе имя, милорд, - жаркие поцелуи Джеймса подвели ее к опасной черте, к последней линии обороны, за которой следовало падение добродетели под натиском обоюдной страсти. - Я не могу отдать себя вам без урона моей чести. Это звучало бы смешно, если бы в голосе Анны не звучала искренняя уверенность в том, что близость с герцогом Йоркским навеки низвергнет ее в пучину позора и горького раскаяния. Как бы напыщенно не звучали речи девушки, это не было повторением затверженного родительского урока - она действительно боялась того, что ожидает ее по ту сторону дозволенного. - Я не желаю, чтобы обо мне говорили как о жертве, еще меньше - чтобы меня считали развратницей, - жарко шептала она едва не в самое ухо принца, - позвольте мне остаться собой, милорд, позвольте мне целомудренно любить вас, а не стыдиться того, что вы владеете моим телом...
Джеймс Стюарт: - Не слушайте никого, любовь моя, - не внемля просьбам Анны, принц приник губами к ее виску, украшенному кокетливым завитком. Его руки блуждали по груди девушки, вопреки строгой голландской моде и согласно затейливой французской, открытой более чем наполовину. - Разве я голодный волк, подстерегающий овечку? Разве способен хищник воспылать страстью, любовью к своей жертве? Анна Гайд не представлялась ему агнцем, которому суждено было пойти на заклание на алтаре его похоти, он не думал о том, что станет позже похваляться своим подвигом. Более того, он сейчас не был способен ни о чем размышлять, кроме жгучего желания. Утолить его, немедленно, сейчас же - только это было важно. - Разве ваша душа не приемлет меня, Анна? Разве вы не желаете того же, что и я? - Джеймс провел ладонью по точеной груди девушки.
Анна Гайд: - Милорд, если бы мы были пастухом и пастушкой, ничто не помешало бы мне ответить вам полной взаимностью, - Анна стиснула запястья Джеймса, то ли пытаясь не позволить ему хозяйничать в ее лифе, то ли намереваясь удерживать его руки у своей груди как можно дольше. - Увы, нам не дано быть такими же беззаботными. Я верю в чистоту ваших намерений, но... но... вы просите меня о доказательстве привязанности... которое девушка может дать лишь однажды! В этот момент мисс Гайд не столько заботилась об интересах своего будущего мужа, сколько все-таки опасалась того, что сумеет сохранить благосклонность Джеймса, когда он достигнет желаемого. Сейчас их чувства были необычны и почти совершенны, как у дам и кавалеров древности, почитавших за высшее счастье просто смотреть на предмет своих вожделений.
Джеймс Стюарт: Но так в их дуэте рассуждала лишь Анна. Ее кавалер был слишком занят иными мыслями, а перед его взором представали сцены, редко описываемые куртуазными поэтами. - Вы желаете подарить себя мужу? - задумчиво сказал принц. - А если это будет какой-нибудь омерзительный старикашка? Или любитель мальчиков? Если вы станете испытывать к нему одно лишь отвращение? О, тогда ваше брачное ложе превратится в место пытки... Живое воображение Йорка услужливо нарисовало ему картину супружеских мучений своей неуступчивой дамы, от которой не могла быть ограждена ни простая молочница, ни высокородная герцогиня. И ему, вопреки тем намерениям, что толкали его на путь совратителя, сделалось жаль Анну. Безотчетная щемящая нежность охватила сердце Джеймса, заставляя переместить руки к лицу девушки и ласково гладить ее по пылающим щекам. - Как бы я хотел стать вашим супругом, Анна, любовь моя.
Анна Гайд: - Супругом? - если бы эти слова были произнесены чуть более игриво, мисс Гайд охотно посмеялась бы над удачной шуткой, что, возможно, помогло бы отвлечь милорда Йорка от решительных действий. Но в речах Джеймса было столько пыла, что Анну они больше испугали, нежели обрадовали. - О нет, это и вовсе невозможно! Она запрокинула голову, больно стукнувшись затылком о раму - картина теперь нависала над молодыми людьми почти под прямым углом, едва не касаясь макушки Джеймса и не портя прическу Анны лишь потому, что девушка была немного ниже своего кавалера. - Прошу вас, милорд, отойдем, пока на нас не рухнул кто-то из предков принца Вильгельма, - мысль о том, что сейчас драма может превратиться в фарс, помогла Анне на мгновение взять себя в руки.
Джеймс Стюарт: Повинуясь приказу своей Прекрасной Дамы, нетерпеливый кавалер отступил в сторону, но рук по-прежнему не расцеплял, так что обнимающаяся парочка оказалась посреди галереи в той самой позе, что один итальянский скульптор, чтимый равно при папском дворе, как и отцом новоявленного Роланда, придал Амуру и Психее. За окном становилось все темнее, но слуги не торопились коптить стены и украшавшие их холсты свечным чадом, то ли в силу знаменитой голландской скупости, то ли уверенные в нежелании обитателей дворца любоваться портретами принцев Оранских и их семейств. - Выходите за меня, Анна, - слова его высочества походили на горячечный бред, и его родичи, особенно матушка, немедленно воззвали бы ко всем силам земным и небесным, дабы те образумили упрямца. Последний уже не отличал похоть от самых нежных душевных порывов, и, дабы утолить не вовремя взыгравшую в нем страсть, решился на шаг, который такие же пылкие сластолюбцы обещали предмету обожания. Что же будет после... Нет, о том, Джеймс не думал, какое могло быть "после", если сейчас он а краю отчаянья.
Анна Гайд: В одно мгновение перед внутренним взором мисс Гайд пронеслась череда волнующих картин: пышное венчание в присутствии множества сановных гостей, многодневные празднества, свита из знатных девиц, лесть придворных живописцев и литераторов... Но тут же на смену этим видениям приходили другие, полные постыдной нищеты, невыносимо оскорбительной для особ королевской крови - кому, как не Анне было знать, в каком плачевном положении находился Карл и его братья. Но даже не бедность пугала ее более всего, а королева-мать. Было поразительно, насколько лицо ее, все еще хранящее следы былой красоты, может быть неприятным при общей правильности черт. Фрейлина Марии Оранской имела возможность вблизи наблюдать, как безобразны и ужасны бывают столкновения между свекровью и невесткой, принадлежащим к высшим сферам, и что-то подсказывало Анне, что властная Амалия фон Солмс покажется агнцем рядом с Генриеттой-Марией. Все эти соображения снова совершенно лишили мисс Гайд всякой способности сколько-нибудь связно изъясняться, и рассчитывать на скорое ее восстановление не приходилось - ибо жаркий шепот Джеймса щекотал кожу, будто крыло бабочки. - Я... это честь для меня... брак... я...
Джеймс Стюарт: - Значит, вы принимаете мое предложение, Анна? Полагая, что неразборчивые слова являются проявлением безоговорочного согласия, принц перестал сколько-нибудь стесняться, если доселе в его поведении можно было отыскать хотя бы крупицу стыдливости. Поцелуи, которыми он принялся покрывать лицо, шею и грудь мисс Гайд, говорили о непоколебимости супружеских прав, которыми Йорк намеревался воспользоваться незамедлительно, не дожидаясь благословения пастора, не говоря уже о согласии родни. Меньше всего Джеймсу хотелось думать о том, как воспримут его шаг мать, братья и сестры и что станут говорить коронованные кузены и кузины, узнав, что под одной из горностаевых мантий укрылся мезальянс. Позорный, презрительно надули бы свои и без того пухлые губы Габсбурги и Бурбоны, забывая, что и в их жилах отыщется пинта крови тех, кто шил башмаки или мешал в ступе лекарства, когда Иерусалим был захвачен герцогом Бульонским. - Принимаете, - словно убеждал свою теперь уже невесту мужчина, откровенно лаская ее.
Анна Гайд: Даже если бы Анна пожелала объяснить, что ее слова истолкованы неправильно, сил на это у нее уже не было. Начав с твердой уверенности в том, что она не позволит Йорку зайти слишком далеко, постепенно мисс Гайд поняла, что у нее больше нет ни одной причины противиться обоюдному желанию. Шаг за шагом, уступка за уступкой она приближалась к мгновению, когда любые протесты казались лицемерными и бессмысленными - разве не обещал ей Джеймс того, о чем она так безрассудно попросила? - Но не здесь же, - только и пролепетала Анна, цепляясь за последние условности, способные защитить добродетель девушки, в душе своей уже готовой стать женщиной. - Прошу вас... прошу, Джейми... В мыслях мисс Гайд не раз звала принца по имени, но никогда прежде не осмеливалась произнести его вслух, а сейчас оно само, так же естественно, как вздох, сорвалось с губ.
Джеймс Стюарт: Задыхаясь от волнения, Джеймс отстранился от своей будущей супруги. В его глазах читался голод, будто он пережил страшную осаду, и теперь со стен наполовину вымершей крепости взирал на подскакивающие на ухабах обозы с продовольствием. - Идемте, Анна, - хрипло проговорил герцог, беря девушку за руку. Он намеревался увести ее подальше от спесивых голландцев, чья добродетель при жизни надежно оберегалась безжизненностью их постных физиономий, а также спрятать от дотошных наблюдателей, привыкших к приключениям, в которые очертя голову пускались молодые дворяне из свиты короля Карла. - Идемте...
Анна Гайд: Во все века девушки, решившиеся одарить мужчину своей благосклонностью до брака, впоследствии описывали свое состояние, как некое помрачение рассудка, некое сладостное безумие, полную утрату воли и подчинение желанию, единому для двоих влюбленных. Анна не была исключением - ей как-то смутно припоминался путь до покоев принца, еще более туманно - то, как Джеймс избавил сначала ее, потом себя от одежды, а дальше и вовсе все смешалось в ее сознании - нежный шепот, откровенные ласки, мучительное смущение и впервые пробудившаяся чувственная жажда... Лишь мимолетная боль заставила Анну опомниться на мгновение, но, даже вздумай мисс Гайд раскаяться, было уже слишком поздно, а потому лучшее, что она могла сделать - это снова сосредоточиться на новых ощущениях, открывающихся ей в слиянии с мужчиной. Нет, Анна вовсе не чувствовала себя разочарованной: когда страсть была утолена, Джеймс все еще не выпускал ее из объятий, подтверждая, что их близость была для него не пустым капризом. Но все же она искренне сомневалась, что теперь принц вспомнит свое опрометчивое обещание. - Мне нужно идти, милорд, - прошептала она, - меня, наверное, уже ищут - я ведь не собиралась уходить надолго.
Джеймс Стюарт: - Побудьте со мной еще, не уходите... зачем... Утомленный любовными играми, Джеймс чувствовал, как его неумолимо клонит в сон. В объятия Морфея, однако, он намеревался отойти, держа в своих собственных женщину, которая не побоялась пойти ради него на жертву. Отчего-то все происходящее герцог воспринимал не как веселое времяпровождение, беззаботное и безответственное, какими всегда являлись для него плотские утехи. Наоборот, сердце его щемили нежность и преждевременная тоска по податливой мягкости Анны, ее подобным шелку волосам, которые он выпростал из затейливой прически, доверчивому взгляду, тому самому, которым она смотрела на него в первую минуту их истинной близости. Покрепче прижав к себе возлюбленную, он укутал их обоих похожим на фламандский гобелен покрывалом. - Теперь ты моя жена.
Анна Гайд: От того, как искренне и убежденно это прозвучало, Анна едва не расплакалась, ощутив прилив безграничной щемящей нежности к своему возлюбленному. Он верил в то, что говорил, какой бы смысл не вкладывал в свои слова, пусть наверняка менее всего подразумевал венчание с родительского благословения... Что сделано, то сделано - если у Анны Гайд когда-нибудь будет иной муж, кроме Джеймса Стюарта, она найдет способ объяснить ему, когда и как лишилась своего девства. Сейчас думать об этом совершенно не хотелось, хотелось просто лежать, прижимаясь к своему милому, замерев на грани между бодрствованием и дремой. - Я люблю тебя, - прошептала Анна, склоняя голову на грудь принца. - Будь со мной, Джейми. Эпизод завершен
полная версия страницы