Форум » И все тревоги милых дней... » "Здоровья вам и много дней счастливых!.." » Ответить

"Здоровья вам и много дней счастливых!.."

Карл II: Лондон, Сомерсет-Хауз, 25 ноября 1663 года

Ответов - 24, стр: 1 2 All

Карл II: Если Генриетта-Мария когда-то и бывала всецело довольна жизнью, Карл этой поры не припоминал. Постоянно находилось нечто, нарушающее вселенскую гармонию, и в уголках рта королевы обозначались брюзгливые складки: ее одинаково сильно огорчало и то, что Англия все еще не возвратилась в лоно римской церкви, и то, что герцог Йоркский дал себя окрутить дерзкой выскочке, и то, что повар передержал на огне какое-нибудь лакомство. Тем не менее, сейчас королева-мать выглядела почти счастливой: Сомерсет-Хауз сверкал огнями, нарядные гости поднимали тосты в ее честь, как в старые, казавшиеся безвозвратными, времена, а сыновья и невестки со всей возможной предупредительностью обращались к имениннице. Его Величеству было отрадно знать, что своим выбором супруги он не только доставил матушке радость, но избавил себя от назидательных бесед, которые приводили его в тихое бешенство с тех пор, как Карлу стукнуло шестнадцать. Он охотно признавал пользу добрых советов, но хорошо понимал, когда им пытаются исподтишка управлять. То, чего хотела королева, иногда было совершенным безумием, и почтительному сыну приходилось изворачиваться на сто ладов, как библейскому змию, только чтобы занять мысли матушки чем-нибудь иным. Екатерина хорошо поладила с Генриеттой-Марией. Вообще казалось, будто единственный человек, с которым молодая королева не сможет жить в ладу - это леди Кастлмейн, однако ожесточенное сопротивление продлилось недолго, к великому удовлетворению короля, полагавшему, что любое недоразумение может уладиться само собой, главное - не подливать масла в огонь.

Екатерина: Его величеству так всего лишь казалось. Маленькой королеве, вскоре после того, как ее португальские башмачки ступили на английскую землю, стало ясно, что монастырская жизнь подготовила ее ко всему, кроме одного - супружества, того самого, что делало ее присутствие в этом мире хоть сколько-нибудь оправданным. В отличие от сегодняшней именинницы, Екатерина, мягкая и приветливая, не сделалась для мужа единственной, супругой, в верности которой Карл Стюарт дважды клялся перед алтарем. Генриетта, если верить сплетням, в первые годы изводила мужа капризами и придирками, закончившимися плачевно для ее французской свиты, однако заняла в сердце и постели покойного короля свое законное место. Дочери Жуана де Браганса этого не удалось. Не помогли ни смирение, ни призывы к совести его величества, ни воззвания к небесам, ни слезы, ни даже скандал, который Екатерина устроила супругу после того, как Барбара Вилльерс оказалась в ее свите. Монархи испокон веков держали при дворе любовниц, но столь наглое пренебрежение приличиями оскорбило тихую португалку до глубины души. Она уже успела много раз покаяться перед статуей Девы за свою несдержанность и непослушание, но в сердце так и не нашла в себе сил до конца смириться со случившимся. Даже сейчас леди Каслмейн на правах ее статс-дамы присутствовала в зале, всякий раз посылая королю недвусмысленные взгляды, да столь откровенные, что ее побежденная соперница при виде этого заливалась краской и опускала глаза. Екатерина не строила иллюзий: она знала, что не отличалась ни яркой красотой, ни той особой притягательностью, что заставляет мужчин терять голову и мчаться в опочивальню соблазнительницы. Тщеславие никогда не было свойственно маленькой инфанте, но поражение ранило ее. Причина же столь болезненных ощущений возвышалась рядом, как всегда, излучая небрежную беззаботность, парадоксальным образом не умалявшую царственность облика и величавость манер.

Генриетта Мария: Король покинул общество матушки и супруги, чтобы повести в танце герцогиню Бэкингем - ревновать к этой дурнушке, все еще очарованной своим двуличным мужем, было так же нелепо, как и бессмысленно. И все же королева-мать заметила, как неотступно наблюдает за Его Величеством Барбара Палмер, успевая одновременно флиртовать с полудюжиной кавалеров. - Вам следует пресечь это, дитя мое, - обратилась она по-французски к Екатерине, не сомневаясь в том, что она точно так же не спускает глаз с Карла, а потому прекрасно понимает, что речь никак не об леди Мэри. У самой Генриетты в свое время "пресечь" не получилось, и как знать, была бы ее супружеская жизнь такой удачной, если бы не кинжал убийцы, избавившего суетный мир от присутствия Джорджа Вилльерса. Тем не менее, тридцать лет спустя вдовствующая королева была уверена, что истово боролась за свои права супруги, а потому имеет полное право наставлять невестку в таких деликатных вопросах. Разумеется, до Сомерсет-хауза быстро доходили новости о некрасивых сценах, которые молодая королева устраивала своему мужу и его канцлеру. Генриетта полагала, что для начала неплохо и это, но надеялась, что у Екатерины хватит сил, чтобы настоять на своем и освободить Карла от уз, связывающих с ним Барбару, пусть и не таким радикальным способом, как это сделал Фелтон со Стини.


Екатерина: Пресечь? Но как? Неужели ее свекровь не видит, что положить конец посягательствам леди Барбары на монарший альков, где она царила с величием Клеопатры, могла лишь особа ослепительной красоты либо столь же ослепительной дерзости. Ни то, ни другое не было уложено в сундуки с приданым супруги новоявленного Антония. Приходилось молча внимать советам требовать свое, законное, как только что предложила, или, скорее, приказала королева-мать, за годы изгнания ничуть не растерявшая своей властности, и при этом в который раз мысленно мириться с положением необходимого дополнения, но никак не желанного украшения, к царскому венцу Стюартов. - Да, матушка, - кротко ответила Екатерина. По окончании паванны Карл подвел герцогиню к мужу. Бедняжка Мэри Ферфакс находилась в ничуть не лучшем положении, чем сестра португальского короля, и последняя, заметив робкий, просящий блеск в ее глазах, когда красавчик Бэкингем, как ни в чем не бывало продолжавший беседовать с его величеством, небрежно перехватил супругу под руку, лишь вздохнула. Вилльерсы определенно приносили окружающим только страдания, и об этом Генриетта Французская наверняка могла бы прочитать ей длинную и поучительную проповедь. - Если вы посоветуете, что именно мне следует сделать.

Генриетта Мария: Ответ казался таким очевидным, что королева-мать - при всем своем душевном расположении к невестке - позволила себе негромко фыркнуть. - Дайте ему сына, - изрекла она непререкаемым тоном испытанного оракула. - Много сыновей и дочерей. Карл обожает детей - стоит только взглянуть, как он носится со своими бастардами. Этот совет Екатерина наверняка должна была получить от собственной матери, как сама Генриетта некогда - от Марии Медичи, но нелишним было повторить его снова. Хотя Его Величество куда больше походил на своего любвеобильного французского деда, чем на целомудренного отца, можно было надеяться, что малые зерна добродетели в его душе все же дадут богатый урожай. - До меня дошло известие, будто бы эта Палмер снова беременна, - Генриетта брезгливо двинула руками, словно стряхивая налипшую грязь. Барбара, будто услыхав, что за высоким столом речь идет о ней, оглянулась, прервав, без сомнения, познавательную беседу с Тэлботом и Киллигрю, и помахала веером Карлу, приглашая его присоединиться.

Екатерина: Молодая королева сникла еще больше, хотя спина ее оставалась по-прежнему прямой, а лицо - приветливым и степенным одновременно. Она могла бы стать любимой государыней, не будь ее вера отличной от той, за которую, в панике перед прошлыми кострами инквизиции, отчаянно цеплялись ее новые подданные, и произведи инфанта на свет принца, здорового и сильного, как его отец, чье неприкрытое распутство ничуть не умаляло народной любви к бывшему изгнаннику. Мечты о материнстве свойственны не только принцессам, но ни они, ни простолюдинки не обладают волшебной способностью зачинать без участия супруга. То, что Карл предпочитал постель леди Каслмейн, в очень скором времени должно было отразиться на талии взбалмошной фаворитки. Сын Люси Уолтер был с почестями принят при дворе и нередко вел себя так, словно на голову его беспутной родительницы под сводами Вестминстерского аббатства руками архиепископа была возложена малая корона. Дети Барбары, столь откровенно заявлявшей о своем положении при монаршей особе, также радовали взор самого известного из ее любовников, и отнюдь не в отдаленном имении, а в самой гуще двора. И до сих пор ни один лейб-медик не осчастливил короля известием, способным изменить жизнь всего государства. - Однако для рождения ребенка нужен и отец, мадам, - тихо отвечала Екатерина, не столько возражая свекрови, сколько отвечая на собственные мысли о причудах деторождения.

Карл II: Хотя Карл не слышал, о чем разговаривают его мать и супруга, он был совершенно уверен, что речь идет о нем - вряд ли еще какая-нибудь тема могла произвести на Екатерину столь угнетающее впечатление. Прямым долгом доброго мужа было поторопиться на помощь жене, что он и сделал, на ходу чуть обозначив поклон в сторону разочарованной Барбары. - Нижайше прошу прощения за вмешательство, - Карл прижал руку к сердцу, изображая искренее раскаяние. - Но надеюсь, что вы, Кэтрин, удостоите меня танца, а вы, матушка не разгневаетесь, если я похищу у вас ненадолго благодарную собеседницу. Обе королевы заверили его в том, что будут совершенно счастливы исполнить любое желание Его Величества, и через пару мгновений Карл и Екатерина уже исполняли первую фигуру пассакальи, удобной и для галантных перешептываний. - Вы выглядите огорченной, - негромко проговорил Карл. - О ком матушка дурно отзывалась на этот раз?

Екатерина: - Что вы, государь, - Екатерина зарделась, опуская взгляд. Ее познания в английском были очень далеки от совершенства, и оттого смущение ее сделалось еще сильней. - Ее величество ваша матушка лишь выразила надежду на скорейшее появление внука. Молодая королева закусила губу. Ей с детства внушали, что следует быть сдержанной в ответах, а прямолинейность хороша только в молитвах и на исповеди. Заветы дуэний и духовных наставников инфанта претворяла в жизнь исправно, будучи образцом смирения и добродетели. Однако после замужества ей уже не единожды доводилось их нарушать, в силу ли странного английского климата или незаметных перемен, имевших место в ее собственной душе, и всякий раз она спохватывалась, лишь ловя изумленные взгляды своего окружения или мужа. Так было недавно, когда Барбара Вилльерс горделиво вошла в ее покои в звании старшей статс-дамы, а Карлу пришлось выслушать яростный поток из португальских, английских и французских слов, при этом сноровисто уворачиваясь от летевших в него предметов обстановки. Нынешние речи нельзя было сравнить с той вспышкой ярости, и все же Екатерина чувствовала, как в ней снова закипает чувство, что во время приснопамятного скандала до боли дразнило достоинство королевской дочери и сестры, чувство, которого ей следовало устыдиться немедленно, как только его природа сделалась ей понятна. Ревность. Это было самым мучительным для жены того, среди чьих добродетелей никогда не числилась супружеская верность. Как ни старалась королева убедить себя, что Господь ниспослал ей испытание и следовало нести свой крест до конца, избавиться от жгучей, пронзительной ревности у нее не получалось, не помогали ни посты, ни многочасовые молитвы, ни беседы с отцом-доминиканцем, учившим ее безропотно принимать все удары, какие Провидение сочтет необходимым обрушить на Свою смиренную рабу. Карл был неизменно любезен с супругой, он даже иногда навещал ее в спальне, со всей деликатностью исполняя супружеские обязанности, со временем переставшие быть для Екатерины неприятным дополнением к их и без того непростой семейной жизни. И все же она сознавала, что, несмотря на все уважение, питаемое к равной по крови, в ее присутствии сердце короля никогда не билось так же сильно, как в объятиях леди Каслмейн, если судить по тому потоку щедрот, что без остановки изливался на фаворитку и ее родственников. - Простите, сир, - едва слышно проговорила королева, в очередной фигуре танца беря мужа за руку.

Карл II: Усмешку, скользнувшую по губам Карла, трудно было назвать веселой - он слишком хорошо знал свою матушку, чтобы счесть ее слова обычной назойливостью обеспокоенной свекрови. То есть, королеву-мать, разумеется, беспокоило отсутствие наследника, но в гораздо большей степени ее нервировало влияние Барбары Палмер на короля. И, коль скоро Екатерина однажды уже изъявила свое недовольство в открытую, Генриетта явно намеревалась подстрекать невестку к новому протесту. - Надеюсь, вы заверили Ее Величество в том, что мы оба неустанно возносим молитвы Господу о ниспослании нам сына. От собственной церемонности у Карла натуральным образом свело скулы, а витиеватая фраза получилась такой длинной, что на нее ушла целая фигура танца. - Вам не следует принимать подобные разговоры слишком близко к сердцу, Кэтрин. У матушки мало развлечений, если не считать религии и интриг. Или вас это в самом деле огорчило?

Екатерина: - Нет, сир, - почти испуганно промолвила Екатерина, опасаясь, что ее слова вызвали неудовольствие мужа. Карл был воспитан слишком хорошо, чтобы демонстрировать свое неудовольствие, но тема, затронутая королевой-матерью и продолженная в разговоре ее чад, касалась тех сфер его жизни, к которым он даже при всем желании не мог относиться легкомысленно. - Я... я сказала, что... Инфанта залилась краской и едва не перепутала фигуры, спохватившись в последний момент. Лгать было не в ее натуре, но правда была нелицеприятна как для короля, так и для его супруги. - Я сказала ее величеству, что одних молитв для рождения ребенка мало, - с мучением произнесла она, укоряя себя за то, что не придержала свой язычок в беседе с Генриеттой Марией. Теперь ей и впрямь останется лишь читать Pater noster и Ave, коротая дни в размышлениях о том, когда леди Каслмейн или та, что придет ей на смену, разродится очередным здоровеньким младенцем.

Карл II: Королю пришлось запрокинуть голову, чтобы спрятать от жены улыбку - с его стороны было бы нехорошо поощрять подобную дерзость, но королева-мать получила достойную отповедь. Оставалось лишь сожалеть, что он не видел выражения ее лица в ту самую минуту. - Надеюсь, матушка не посоветовала нам совершить еще и паломничество на могилу какого-нибудь местночтимого святого? - очень серьезно осведомился Карл. - Будьте добры, скажите ей, что на это я ни в коем случае не согласен. Мое самопожертвование распространяется не дальше Танбридж-Уэллз и купания в целебных водах. Если бы матушка обратилась напрямую к нему с подобными упреками, Карл едва ли дал ей другой ответ. Он прекрасно знал, как делаются дети, чему были свидетельством его побочные сыновья и дочери от разных женщин. И никто не мог бы пошатнуть убежденности Карла в том, что необходимо еще что-то, кроме терпеливого ожидания, чтобы зачать принца Уэльского в лоне португальской инфанты. - Вы часто рассуждаете об этом с Ее Величеством, я полагаю?

Екатерина: - Нет, сир, - Екатерина понимала, что муж, человек незлобивый и не подверженный вспышкам гнева, ничуть не сердится на нее, и догадывалась, что в его словах сквозила ирония в адрес собственной родительницы. И все же ей по-прежнему было неловко перед Карлом. Иногда королеву терзало желание поинтересоваться у леди Каслмейн секретами привлекать внимание короля, однако ответ, который, по ее мнению, обязательно слетел бы с уст фаворитки, заставлял ее густо краснеть. Танец продолжался, и шуршание платьев и легкий перестук каблуков по навощенному до блеска паркету все больше походили на единую сюиту, соперничавшую с мелодией, что лилась с оркестрового балкона. От многообразия звуков, волнения и движений кровь застучала в висках, и Екатерина почувствовала приступ головокружения. - Простите, сир, - выдохнула она, остановившись посреди фигуры и пытаясь выровнять дыхание

Карл II: Можно было ожидать, что эта запинка не пройдет незамеченной: вот сейчас музыканты собьются с ритма, сфальшивят и умолкнут, дамы и кавалеры остановятся, наперегонки бросятся помогать своей маленькой королеве, спасать ее от духоты и мигрени, предлагать веера и нюхательные соли... Но нет, ничего подобного не произошло, и единственным человеком, поспешившим поддержать Екатерину, был Карл. Придворные, очевидно, решили, что диковатая португалка, выросшая в монастыре, попросту забыла движения танца. - Вам дурно, Кэтрин? - негромко спросил король, намеренно не желая привлекать к жене постороннее внимание. Вряд ли лишняя суета и квохтанье могли улучшить ее самочувствие. Лихорадочный румянец, выступивший на щеках Екатерины, не на шутку встревожил ее мужа. Легкомысленность Карла улетучивалась, стоило ему вспомнить о несчастных Мэри и Гарри, которые ушли из жизни быстро и внезапно, накануне смертельной болезни лишь жалуясь на легкое недомогание. Он подхватил жену за талию, поднял над полом, закружив, как в старомодной вольте, и поставил на пол уже поодаль от танцующих, весьма довольных галантностью и любезностью своего монарха, который не портил удовольствия другим, сам наскучив тем или иным развлечением.

Екатерина: Карл действовал быстрее, чем его супруга  сумела понять, что желает поскорее завершить упражнения в танцах на глазах у жадной до сплетен камарильи. Среди дам с глубоким до неприличия декольте, словно яркостью и вольностью нарядов они стремились восполнить лишения бесцветных лет пуританского правления, Екатерина терялась, будто не она была королевой, но те, чьи насмешливые взгляды она ловила ежечасно. - Благодарю вас, сир, я здорова, - она попыталась улыбнуться, но уголки ее губ лишь нервно дрогнули. - Простите, я еще не совсем привыкла к столь пышным развлечениям. Она надеялась, что муж не станет возвращаться к их с королевой Генриеттой разговорам, одновременно тезавшим ее монашескую стыдливость и, что пугало ее куда сильнее, порождавшим в душе волны обжигающего возмущения, которое подпитывало не знакомую ей доселе ревность. С христианским смирением она старалась взирать на вереницу смазливых бесстыдниц, готовых отдаться Карлу в ближайшем алькове, но все же с превеликим трудом подавляла в себе желание оттащить их за волосы и хорошенько выпороть, как и следовало поступать с продажными женщинами. - Вы не были бы столь добры, чтобы проводить меня на воздух ненадолго?

Карл II: Разумеется, его величество не мог отказать супруге в столь малой просьбе, тем более, что полагал прогулку куда более полезной для хорошего самочувствия, нежели любое средство из арсенала лекарей, с нетерпением гончих поджидавших неосторожного с ланцетами, пластырями и клистирами наперевес. Затеряться в толпе королю и королеве было сложно, поэтому Карл особо и не таился, когда проводил супругу через весь зал к открытому балкону, знаком отпустив особо расторопного лакея, ринувшегося сопровождать августейшую пару с подсвечником. - Так будет уютнее, - промолвил Карл, опуская за ними плотную занавесь, отделяющую шум веселого праздника почти так же надежно, как и вид. - Присядьте сюда, я уверен, совсем скоро вы почувствуете себя намного лучше, - мраморную скамейку занимала подушка с двумя спаниелями, но на этот раз король изменил своей любви к собачкам ради комфорта жены и безжалостно ссадил их на землю. - Хотите чего-нибудь? Может быть, пусть принесут поссет? Или гиппокрас? - он кончиками пальцев коснулся лба Екатерины, словно нимбом, окруженного шелковистыми завитками волос, желая удостовериться, что у нее нет жара.

Екатерина: - Благодарю вас, сир, сейчас мне станет лучше, - Екатерина волновалась, и ее португальский акцент сделался отчетливее. - Вы очень добры. Она уже жалела о своей просьбе и испытывала еще более сильное беспокойство, оказавшись наедине с мужем, хотя прохладный ветерок, потянувший со стороны Вестминстера, постепенно прогнал головокружение и подступавшую дурноту. Королева молчала, не решаясь заговорить первой. Внезапно непосильная тяжесть навалилась на ее плечи. Леди Каслмейн, смазливые фрейлины, о которых их товарки перешептывались с многозначительными смешками, при этом не забывая убедиться, не изменилась ли в лице Екатерина, Монмут, живое напоминание ее бессилия исполнить свой основной долг перед мужем и страной, ради которой она согласилась позабыть тихие сады Коимбры и степенные дворцы Лиссабона, ее неловкость и неповоротливость, над которой время от времени потешались придворные, - ей припомнилось все это разом, сдавило грудь, подступило комом к горлу и заставило плечи задрожать от беззвучных рыданий. - O Senhor, - только и выдохнула она, поспешно прикрывая лицо ладонями.

Карл II: К кому взывала бедная королева - к Господу ли, к своему ли беспутному мужу? Было не так уж важно, потому что этот мучительный возглас не мог остаться неуслышанным. Не впервые Его Величество становился свидетелем слез своей жены, так же, как и их причиной, но почему-то именно сейчас глухие всхлипывания Екатерины заставили его сердце сжаться до пронзительной боли. Подлинные чувства всегда казались неуместными среди беспрерывного придворного маскарада, где леди и джентльмены изображали кого-то, даже не надевая причудливых масок, и Карлу это, пожалуй, даже нравилось - для его живого ума было подлинным удовольствием разгадывать головоломки и посложнее. В отличие от кузена Людовика, Карл не пытался отгораживаться от окружающих золоченой личиной Великого Государя, и это доставляло ему немало забавных минут, когда случалось наблюдать за придворными, судорожно гадающими, не шутит ли с ними король и не пора ли рассмеяться. Екатерина же, казалось, носит старомодный рыцарский доспех, надежно защищающий ее от многочисленных парфянских стрел, и лишь иногда приподнимает забрало - как в эту минуту - напоминая, что она уязвима не менее, чем любая другая женщина в подлунном мире, которая страдает от одиночества. - Кэтрин, - Карл опустился на колени рядом с ней (увы, галантность жеста подпортили вертящиеся у ног спаниели, которым пришлось отчетливо кышнуть). - Ваши слезы разбивают мне сердце. Он не стал спрашивать о причинах, поскольку и так прекрасно знал их со слов лорда-канцлера, еще с той поры, как Кларендону было поручено успокоить королеву и настоять на присутствии Барбары в ее свите. - Я сожалею, если обманул ваши ожидания и не стал тем супругом, о котором вы молились. Но я бесконечно благодарен Господу за то, что он даровал мне вас, лучшую из жен.

Екатерина: Если бы Екатерине было шестнадцать лет, когда, под влиянием ранних стихов Гонгоры и собственного юношества, она впервые ощутила смутную потребность разделить с кем-то свое сердце, слова короля упали бы на добрую почву. Но год, проведенный при лондонском дворе, лишил ее всяческих иллюзий. Она слишком открыла свое сердце и душу тому, с кем стояла перед алтарем, что нынешняя его галантность казалась насмешкой на фоне появления леди Каслмейн в ее покоях и ежедневной муки от кулуарных сплетен, заботливо доносимых до ее несчастного слуха. Она бы даже восприняла жест Карла как лицемерие, если бы не смутное внутреннее чувство, тихо твердившее, что тот не понимает всей меры ее отчаянья. - Вы очень любезны, - голос королевы дрожал, и она была рада, что спаниель с розовым бантом на шее внезапно радостно залаял, тем самым заглушая ее короткий всхлип. - Но силы мои на исходе, ваше величество. Екатерина еще недостаточно свободно владела английским языком и оттого немела, пытаясь выразить свои мысли, а потому она сразу перешла к главному, прямо глядя Карлу в глаза. - Вы желаете развода, сир?

Карл II: Очевидно, Екатерина никогда не задумывалась над тем, с какими трудностями сопряжено расторжение брака между монаршими особами, а уж тем более - о том, какие последствия для династии оно может иметь. Карл уже получил возможность поразмышлять об этом, когда Йорк сначала обвенчался с мисс Гайд, а потом решил, что принц крови мог бы найти партию и получше. Стюарты не так давно вернулись на трон, чтобы позволить себе марьяжные авантюры, Его Величеству за глаза было достаточно слухов, распущенных стараниями несчастной, полубезумной Люси. Поставить под сомнение законность долгожданного наследника? Это значило разрушить все, ради чего Карл и Екатерина должны были произвести на свет принца Уэльского. - Нет. Я не хочу развода. Не хочу другой жены. Готов присягнуть в этом памятью отца. Он бережно сжал ее дрожащие ладони в своих, зная, что говорит чистую правду, и веря, что Екатерина почувствует это. Как бы ему хотелось разделить с супругой свою редкостную способность наслаждаться жизнью в любых обстоятельствах! - У меня могут быть другие женщины, но королева у меня будет только одна. Королева Генриетта напрасно давила на невестку, полагая, будто та может каким-либо образом повлиять на своего ветреного мужа. Карла вполне устраивало установившееся шаткое равновесие, при котором Екатерина принимала при дворе леди Каслмейн и Монмута, Барбара точно помнила, что она всего лишь фаворитка, а Джейми не пытался изображать престолонаследника.

Екатерина: Несмотря на смирение, казавшееся безграничным, Екатерина обладала гордостью, которая мешала ей соответствовать идеалу королевской супруги в представлении Карла Стюарта. Нет, она не ждала чудесного исцеления мужа от тяги к блуду, ибо рассказы о похождениях его деда и кузена с французской стороны имели популярность и при португальском дворе, а об интрижках герцога Йоркского ей с завидной тщательностью доносили сплетницы из числа придворных дам, несмотря на ее собственное нежелание слушать о несчастьях леди Анны, во многом схожих с ее собственными. В первый миг ей страстно хотелось ударить короля, благо нынче представился тот редкий случай, когда его макушка и затылок открывались взору невысокой Екатерины. Ей удалось, пускай не без труда, усмирить гневный порыв и признать, что столь задевшие ее слова были правдой. Она обречена на роль обманутой жены, а вместо супружеской любви ей только что обещали уважение, если таковое сочеталось с навязыванием счастливой и не скрывающей того соперницы ей в компаньонки. Королева отвела взгляд, невольно затягивая воцарившееся молчание. Ей казалось, что ее несколько раз ударили ножом прямо в сердце, хотя подобную боль она переживала далеко не в первый раз. - Наш брак не предполагал любви и верности с вашей стороны, государь, - наконец собралась она с мыслями, голос ее звучал сухо. - Но мой долг перед вами - родить вам наследника. Если, разумеется, слухи не верны и герцог Монмут не станет вскоре зваться принцем Уэльским.



полная версия страницы